– Да иду. Долг – это святое.
Катерина была рада. Растерялась, закудахтала, ребятишки мельтешили в радости (с чего вдруг?). Ваську я знал, оказалась ещё и девочка, симпатичная, как ангелок. А я, мужлан чёртов, с пустыми руками. От обеда отказался, скинул сбрую, сразу приступил к «возвращению долга». Хотя Катерина лукавила – её хозяйство было в приличном состоянии благодаря стараниям подрастающего Васьки. Да и я не сильно рукодельный. Даже безрукий – так точнее. Но тем не менее вместе с Васькой провозились до вечера.
После ужина Катерина постелила мне в комнате, дети тихо исчезли (оказалось, ушли к соседям ночевать). Я, конечно, отказывался, но… В общем… остался я на ночь.
И ещё на сутки.
Потом за мной пришла машина. Ванька как ни в чём не бывало спросил:
– Куда?
– На завод.
Когда уже ехали, я спросил:
– Как в конторе дела?
– Тебе увольнительную оформили. И на завтра тоже. А сегодня отчего-то послали. Езжай, говорят, проведай. А Тимофей Порфирыч ещё не вернулся, – Иван явно предугадал мой вопрос – Санёк говорит – в Тулу заехал.
С завода поехали к Натану, с ним вместе – за Марией Фёдоровной. А с ней – на швейную фабрику. Там я её устроил на работу. И не просто швеёй, а дизайнером военной формы и экипировки. Да, тогда таких названий профессий не было, но профессия была. Только называлась иначе – ведущий мастер-технолог конструкторского отдела. В моём присутствии ей выписали ордер на комнату в общежитии ИТР. Я прошерстил отдел снабжения, придав грозными бумагами ускорение в получении, вернее, добыче материала. Особенно меня интересовало камуфляжное направление. Добился увязки этой фабрики и фабрики нетканых материалов для пошива ватных бушлатов (фуфаек) и ватных штанов. Распоряжения из Москвы они получили чуть ли не в июле, а до сих пор репы чешут.
Потом с Мишей, сыном Марии Фёдоровны ездили в военкомат. Сделали его беженцем со Смоленщины, потерявшего документы. Прибавили возраста, и пошёл Михаил, по новым данным Перунов (моя придумка – в честь Перуна, славянского бога войны), проходить комиссию. Потом поступит на службу в первую строевую роту ОИБ. То есть ко мне лично. Я его научу Родину любить!
Вечером, на этот раз не с пустыми руками, приехал к Катерине. Пришлось покататься по городу и оставить в магазинах приличную часть своего денежного содержания. Ивана отпустил до утра. Ещё вечером решил – последний раз. Долг отдан.
Утром, проезжая мимо церкви, любуясь древними стенами, спросил Ивана:
– А церковь работает?
– Да. Работает. Вишь – народ на утреню собирается.
– Давай подъедем. Душа просит.
Водитель очень удивился, но перечить не стал.
Я отстоял всю службу, подошёл к бородатому священнику.
– Благослови, отец, на ратный труд!
– Крещён ли ты?
– Крещен был в детстве. Только креста на мне нет. А у вас могу купить?
– Да, воин Христа, можешь. Вот там. Исповедуйся, причастись, а потом подходи, побеседуем.
То, что было – меня не устроило. Оловянные крестики были очень маленькие.
– Мне веру свою скрывать стыдно. Крест на меня тяжкий лёг и его отображение должно соответствовать. Я большой и буйный. И цепь должна быть прочной, а не эти шнурки. Чтобы и я – пополам, а цепь – цела.
Монашка в испуге глянула на меня, убежала. Я сплюнул в сердцах.
– Не плюй в храме, – окоротил меня бородач заморышевого вида в чёрной рясе (или как у них спецовки называются). – Гордыня – тяжкий грех.
– Кто говорит о гордыне? Мои требования к символам веры не от самомнения, а от необходимости. На войну я собираюсь, там это необходимо – и цепь прочная и крест заметный. А гордыня и гордость – две большие разницы. Человек без гордости и не человек, а тварь дрожащая. Бог создал человека в помощь себе, потому негоже нам червям уподобляться.
– Да кто ты такой, чтобы о вере судить?
– Тот, кто гордость и мужество имеет за неё постоять перед врагом человеческим, не дать погасить божий свет в душах. А вот ты кто, бараном прикинувшийся? Отойди от меня, от греха. Не к тебе я пришел. Иди, замаливай несуществующие грехи, не мешай.
Я отвернулся. И что он так задел меня? Раб божий. В натуре – раб. Ну уж нет, то не про нас. Мы не рабы!
И вдруг я понял, что так угнетало меня всю жизнь, что так понравилось в этом времени – дерзость души у предков, а у нас? Рабская покорность. Смирились с ней в умах, но не в душах. Болела душа, депрессия называется. Или по-нашему, по-пацански – безнадёга.
– Пойдём, отойдём, – позвал меня ещё один бородач, но одетый обычно, не в церковную спецовку. Был он не стар, мордаст, плотного телосложения и даже с брюшком – явно не укрощает плоть постом.
– Можно с тобой поговорить? – спросил он.
– Смотря о чём, – ответил я.
– Зачем ты пришел в храм со знаком наших гонителей на воротнике?
– Госбезопасность, что ли? Какие же они гонители? Вот вы работаете, проповедуете, вас слышат, кто хочет услышать. Я вот, например.
– Но они взрывали храмы!
– Ой ли?! Они ли? Когда храмы жгли и попов конями рвали, ЧеКа и не до вас было. В том, что произошло – вина самой корпорации под названием Церковь – самая большая. Не вы ли пытались народ-богоносец в рабов превратить? Не заставляли ли падать ниц при виде сутан или как там ваши спецовки называются? Не погрязли ли в грехе? Золотом и жиром не обросли? Себе ответь, мне не надо. Я и так знаю. Забыли, что главнее – Бог, народ или ваша организация? Не вы стали для народа, а он стал для вас. Итог – закономерен. Народ от церкви отвернулся, но не от веры. В каждом доме – икона. Вы – мешать стали. Лишние между Богом и человеком, а должны были помочь. И сейчас вот я пришел в храм – душа позвала. А тут как в конторе продзаготовительного комбината – поди туда, напиши справку, принеси бланк. И креста нужного нет. Ну, нет, так нет. Сам сделаю. И веру свою, и народ свой, и Родину свою пойду защищать. Сейчас это главное для человечества, а значит и для Бога. А где при этом вы? Не видать вас. И зачем вы народу? Что, еретиком меня назовёшь? Или одержимым? Валяй! Только тяжело народу без духовных отцов, сейчас особенно. А вы приняли позу обиженного страуса – голова в песке, задница к всеобщему пользованию. Ладно, брат, прости. Пойду я. Дел ещё невпроворот.
– Постой. Пойдём со мной. Кажется, у меня ты найдёшь, что ищешь.
– Богатый выбор. Судя по виду – не новодел. Старые вещи.
– Выбирай.
– Сколько стоить будет?
– А сколько дашь. Деньги мне не особо нужны. Я, выражаясь вашим языком, комендант прихода. Я тебе помог – ты мне. Люди должны помогать друг другу.
– Годится. Сразу видно делового человека. Я это возьму и эту цепочку. Выглядит прочной и не слишком тяжела. Да нет! Зачем мне золото и эти каменюки? Ты бы сдал их в музей. Если представляют историческую или художественную ценность – то дело. А нет – в Америке на самолёты и грузовики поменяют. Они сейчас нужнее. Нет, ты не подумай – моё личное мнение. И вот, возьми. Это все деньги, что есть у меня. Не возьмёшь – и я не возьму твоих подарков. Бери, сгодится. Ещё у меня должник один есть. Попробую угля вам достать. Зима нынче суровая будет.