Вечером – марш-бросок обратно. После ужина объявил политинформацию, но провел её сам. В разрезе исторического экскурса, как я люблю. Слушали с интересом. Даже не дремали (кому охота испытать моим кулаком грудную клетку на ударную прочность).
А рано утром явился в сильно возбуждённом состоянии ротный – Александр Тимофеевич Степанов, с порога начал орать на меня. Оказалось, что я иду под трибунал за самоволие, самосуд и т. д. и т. п. Ну не старшина, а Мамай-разбойник. Я молчал, молчал, потом не выдержал:
– Товарищ лейтенант госбезопасности, если не прекратите на меня орать – отправлю в больницу с переломами челюсти и рёбер. Если не устраивает стиль моего командования – прошу написать рапорт на имя вышестоящего командования, отдать меня под трибунал или расстрелять меня лично. Но орать на меня – я не позволю!
Последнюю фразу я проорал так, что сам оглох. Но Санёк сразу успокоился, уже тише продолжил:
– Старшина Кузьмин, по факту совершённых вами деяний вами занялась военная прокуратура. Вы отстранены от командования ротой. Я же объявляю вам выговор!
– А вот это – пожалуйста. Разрешите доложить о проделанной работе?
– Докладывайте.
Я доложил. Принёс план-график боевой учёбы, график-показатель стрельб, другие графики (а что вы хотели – экономист это не специальность, а диагноз, как говорит моя жена).
– Как штаб какой поработал, – ротный был удивлён.
– А вы, Александр Тимофеевич, думали, я тут только опричниной занимаюсь? Не спится мне, болит всё, вот и сижу допоздна, думаю, бумажки мараю.
– Ладно, прости за крик. Сорвался я зря. Рассказывай, что было-то?
– Чтобы не терять времени до твоего выздоровления, как старшина роты, принял командование. Но рота оказалась не ротой, а толпой ментов…
– Как?
– Это так милиционеров называют.
– Кто?
– Не важно. Тебе рассказывать или отвлекать меня ерундой будешь?
– Рассказывай.
– Толпа махновцев, многие пьяные. Принял решение восстановить порядок. А для этого требуется приучить этих… в общем, дисциплине. А дисциплина состоит из трех компонентов: авторитет командира, угроза сурового наказания, четкости и ясности целей и задач.
– Вона как. Как ты всё по полочкам разложил.
– Мы договаривались, что ты не отвлекаешь. Ещё раз не буду рассказывать.
Он замахал рукой.
– Первые две составляющие можно было в данной ситуации применить в комплексе. Надо было выявить фокус-группу…
– Какую группу?
– Заткнись! – осадил я ротного и продолжил: – И неформального антилидера, как раз больше всего и мешающего действиям командира, подрывающего его авторитет и разлагающего моральный климат коллектива. Таких можно перевоспитать, перетянуть на свою сторону, но это если время не поджимает. А проще – удалить из команды. В данном случае ещё и продемонстрировать степень суровости и решимость в исполнении наказания. Парочке сломал челюсти, этому уроду прострелил ногу, отправив в больницу, исключив из команды.
– Этот оглашенный в госпитале такую бучу поднял! А Натан Аароныч посмеивается. Я не понял – чего он, а оно вон оказывается как.
– Натан знает меня. Ну, и последний компонент – чёткость и ясность целей. Над этим работаем. И ты – в первую очередь. Не с руки мне твоё одеяло на себя тянуть – своего за гланды. За эти дни все свои проекты забросил. А знаешь, это хорошо, что вся рота слышала, как ты орал, да и я орал. Они уже знают, что я – зверь. Пусть думают, что ты – зверь ещё страшнее.
Ротный рассмеялся от души, но тут же скривился от боли.
– Болит ещё, – объяснил он, хотя и так понятно.
– Только ты их не расслабляй. Гоняй и в хвост, и в гриву. Я тут план накидал, подправишь, если что.
– Для этого столько марш-бросков?
– Не только. Должны привыкнуть, жиры растрясти. Как ты думаешь, каким средством передвижения будет перебрасываться твоя рота на фронте? Очнись, Саша, какие авто? Какие дороги? Под огнём и самолётами? А бензин откуда возьмёшь? Хорошо если для подвоза боеприпасов наскребём. На своих двоих, Санёк, на своих двоих. И всё оружие и имущество роты – на хребте. И лесами, оврагами, ночами, если не хочешь всех под авианалётом потерять. Так что ещё пару дней побегают налегке, потом в полной выкладке, а потом и в бронниках.
– Да как в них бегать-то?
– А в атаку как ходить? Я же эти два дня с ними в «доспехе» бегал. Тяжело, но зато, когда вечером снимаю – как взлетаю! Привыкнуть надо к нему, чтобы как гимнастёрка стал, удобным и родным, только тогда от него польза. Мы же пехота, а не танки.
Там, где и танком не пройдешь,
Где на авто ты не промчишься,
Там ротный Сашка проползёт
И ничего с ним не случится!
Ротный опять рассмеялся, теперь придерживая бок рукой. Отсмеявшись, посерьёзнел:
– Ладно, бег так бег. Кто не может бегать? Не верю я, что ты остановился в членовредительстве.
– Мельник повредил руку, Боксёр – потянул ногу.
– Опять ты?
– Проводили тренировку по рукопашному бою.
Ротный сплюнул.
– Пошли.
Едва мы оказались в расположении роты, как раздался оглушительный крик:
– Рота, стройся! Смирно!
Опять Мельник расстарался. Никак у дверей тёрся. Подслушивал?
– Вольно! Имею честь представить вам нашего ротного – лейтенант госбезопасности Степанов Александр Тимофеевич, прошу любить и жаловать.
– Не девка, чтобы любить и жаловать. Кто дежурный?
– Сержант Мельников! – Мельник вытянулся.
– Завтракали?
– Так точно!
– Чем занят личный состав?
Мельник посмотрел на меня, я кивнул едва-едва, одними глазами. Мельник начал краснеть – видимо, лихорадочно соображает, наконец, выдал:
– По плану боевой учебы – политинформация. Но ввиду отсутствия политрука рота занимается ремонтом обмундирования.
Молодец Мельник. Разом объяснил и расхристанный, полураздетый вид бойцов и бардак в расположении.
– Рота, слушай мою команду! Через пять минут построение на плацу в полной боевой выкладке для проведения марш-броска. Выполнять!
– Запалишь!
– Молчать! Старшина Кузьмин, займитесь выполнением ранее полученного задания! Кто вам нужен в помощь?
– Сержант Мельников и боец Перунов.
– Мельников, Перунов, Боксёр – два шага вперёд. Боксёр – это что – фамилия?
– Младший сержант Иванов! Боксёром меня старшина окрестил.
Ротный опять сплюнул, сунул мне кулак под нос. Я пожал плечами.