Красный от гнева, Дэвид вышел из студии вслед за Офелией. На улице он взорвался:
— Вы надо мной смеетесь?! Вы мной манипулируете в своих интересах. Подумать только, да как вы смеете говорить о богеме!
Раздраженная Офелия перебила его:
— Вы с вашим идиотским видом испортили мне кастинг! Я хотела вам помочь, а вы портите мне карьеру!
— Карьеру? Какую карьеру? Я ваш единственный поклонник!
— Ха, ха, ха! Вы не знаете моих поклонников! И не узнаете их с вашими манерами! Почему вы ничего не делаете для меня в Нью-Йорке?
— А что вы хотите, чтобы я сделал в Нью-Йорке?
— Почему вы так скупы, имея такое состояние?
— Вы бредите! Вас интересует только телевидение. Я не хочу больше вас видеть!
— Я тоже не хочу больше вас видеть!
Богатый итальянец
Разозленный Дэвид в одиночестве вернулся в отель. Слишком горячо мечтая об исчезнувшей Франции, он стал рабом психопатки. Пришло время открыть для себя настоящий Париж.
Не успел он войти в свою комнату в гостинице, как зазвонил телефон. Стефани де Лара, директор кастинга, позволила себе позвонить ему — не по поводу программы «Без семьи», а насчет передачи на канале «Культура», посвященной взгляду американцев на Францию. Она оценила его стиль, его легкий акцент и просит его принять участие. Он хотел повесить трубку, но передумал. Ведь это сулит новые знакомства. Он подумает. Женщина добавила:
— Только прошу вас, приходите без этой сумасшедшей.
Весь вечер молодой американец бродил по улицам Сен-Жермен-де-Пре. На террасе в кафе он завязал разговор с юными буржуа-революционерами, детьми прежних юных буржуа-революционеров. Поздно ночью, уже достаточно выпив, он разговаривал с голубоглазой немкой, любительницей кино. Рано утром он вышел из «Кастеля» вместе с неким Эдуардом, тот устроил на бульваре Сен-Жермен автомобильную корриду, а потом подвез его в отель.
Поздним утром в номер постучали. Дэвид приоткрыл один глаз, затем закрыл его, страдая от мигрени. Постучали сильнее, и он слабым голосом ответил:
— Войдите.
Вошел странный тип: среднего роста, с огромной головой и такой худой, что одежда на нем болталась. Около сорока лет, странного цвета лицо со следами позолоты, будто покрытое блестками. Несколько минут он смотрел на Дэвида, лежащего в постели. После чего зловеще произнес:
— Оставьте в покое Ванессу!
Страдая от головной боли, американец пролепетал:
— Какую Ванессу? Простите, но я не знаю никакой Ванессы. И не понимаю, что вы делаете в моей комнате…
— Вы прекрасно понимаете, что я хочу сказать!
Может быть, Офелию зовут Ванессой… Дэвид заволновался. Может быть, этот зловещий мститель и есть тот богатый ревнивый итальянец, о котором ему рассказывала Офелия? Но он скорее похож на бедного француза.
Дэвид слабо произнес:
— Уверяю вас, я ей ничего не сделал!
Тот был невозмутим:
— Перестаньте морочить ей голову с ее карьерой. Оставьте ее в покое! Предупреждаю вас в последний раз!
Дэвид не привык к угрозам. Тип хлопнул дверью, а парижский ученик счел его предупреждение еще одним доводом в пользу того, чтобы забыть свою нимфу.
Дэвид имеет успех
Выступление Дэвида по телевидению — в качестве молодого американца, открывающего для себя современную Францию, — имело большой успех. Его пригласили в другие программы. Один иллюстрированный журнал напечатал его фотографию, и он стал любимчиком на вечеринках. Ему протягивали визитки, назначали встречи. Прошел слух: Дэвид готовит репортаж о современной Франции для известной нью-йоркской газеты. Все хотели быть там упомянутыми. Люди критиковали Америку, но только о ней и думали. Он пил много шампанского, посещал ночные кабаре. Но через несколько недель он заметил, что живет в Париже, как золотая молодежь в Нью-Йорке или в других городах. Только там он никому бы не был интересен. Здесь же ему оказывали благосклонный прием благодаря тому, что он американец, любящий Францию.
Пригласившая его киностудия входила в группу масс-медиа, одновременно ей принадлежал иллюстрированный журнал, который напечатал интервью с ним. Член редакционного совета издательства «Графоман» (филиал того же конгломерата), издатель Жан Руайом, пригласил американца на обед, чтобы обсудить с ним контракт. В ресторане «Липп» он представил Дэвиду шефа объединения, который в свою очередь являлся функционером в торговой империи, разрабатывавшей новые направления в прессе, издательском деле и Интернете. После обеда, слегка захмелевший, Дэвид спрашивал себя, как высоко простирается эта бесконечная пирамида, где сосуществуют деловые люди, артисты, политические деятели и издатели.
Он бесцельно бродил по площади Сен-Жермен-де-Пре. Под лучами майского солнца живые статуи позировали для туристов. Стилизованный автомат XVIII века перемещался рывками. Девушка, покрашенная зеленой краской, держала факел Свободы. Чуть дальше виднелась мумия Тутанхамона в своем саркофаге. Золотая маска с короной наполовину скрывала его лицо, но под ней можно было различить слегка дрожавшую кожу на подбородке и капли пота за ушами. Фараон лежал неподвижно рядом с корзинкой, куда бросали монеты. Он только моргал ресницами. Дэвиду показалось, что Тутанхамон пристально смотрит на него. Статуя выглядела сердитой и полной презрения к зевакам, разгуливавшим целыми днями. Дэвид решил вернуться в гостиницу и отдохнуть.
Ближе к вечеру, перед коктейлем в модельном агентстве, он принял ванну. Лежа в горячей воде, он спрашивал себя, зачем теряет время, встречаясь с людьми, которые мечтают жить как американцы, — ведь он приехал сюда, чтобы жить как французы. Зачем он старается узнать то, чем никогда не интересовался у себя дома. Он с грустью вспоминал свои первые дни в Париже, когда, встав рано утром, читал газету в бистро, прежде чем отправиться изучать город, а затем на встречу со своей поэтессой на могиле Бодлера.
Офелия тоже иногда бывала на светских тусовках. Не теряя надежды встретить продюсера, который обеспечит ей карьеру в шоу-бизнесе, она пробивалась на приемы. Но стоило ей появиться на пороге с решительной улыбкой, как продюсеры бежали от нее в соседнюю комнату. Она в своей накидке распугивала людей во время коктейлей, появляясь в наиболее людных местах и предлагая билеты на прустовские чтения или проект организации поэтического центра не автостоянке. Оказавшись на очередном сборище в одиночестве, Офелия высматривала новые жертвы среди вновь прибывших гостей. Люди собирались группами. Она просачивалась в них, бросая загадочные фразы.
Однажды вечером она нос к носу столкнулась с Дэвидом, который разговаривал с Жаном Руайомом, своим будущим издателем. Старые знакомые пристально посмотрели друг на друга. Дэвид хотел с ней заговорить, но побоялся новых неприятностей. Офелия, не желая сдаваться, отвернулась. Испытывая угрызения совести, Дэвид обратился к Руайому со словами: