Он шепнул мне на ухо, что завязал с торговлей гашишем. И намекнул, что если мне немного надо, то… Сейчас он работает на стройке, красит квартиры в пригородах, подрабатывает ди-джеем на вечеринках и вместе со своей подружкой собирается открыть шляпный магазин. А вообще-то он хочет уехать из Франции в Америку, там у его кузена ресторан в Чикаго. Он спросил, знаю ли я этот город.
— Да, я был однажды в Чикаго, во время своего кругосветного путешествия. Представь себе областной центр с населением в восемь миллионов жителей.
— Вы правы. Но не думайте, что там лучше! — скромно сказал молодой человек с американским акцентом. Протянув кружку пива, чтобы с нами чокнуться, он с улыбкой добавил: — Вот я, к примеру, приехал из Нью-Йорка. Я три месяца во Франции, и мне очень жаль, что французы все время подражают американцам, думая, что это оригинально.
— Это Америка бедных, — вздохнул Паскаль.
Оказалось он считает эту страну провинциальной, зациклившейся на своих воспоминаниях и боящейся новых веяний. Ему хочется самому посмотреть, что там происходит, вместо того чтобы ждать, когда это дойдет до тебя через третьи руки.
Я задумался, имеют ли до сих пор значение эти различия — в мире все так быстро меняется. Когда мне было пятнадцать лет, я гулял по гаврскому пляжу, насвистывая мелодии Джима Моррисона. Я представлял себе бесконечные бульвары Лос-Анджелеса, задымленные перекрестки Нью-Йорка. Помню осень на Манхеттене во время моей первой поездки. Я прибыл в страну кино, будучи на пороге жизни, полной приключений. А через двадцать лет я занимаюсь профессиональной деятельностью, близкой к абсурду, как любой житель Нью-Йорка моего возраста. И здесь и там механическая жизнь современного человека кажется невыносимой. И здесь и там, прежде чем умереть, все хотели бы ощутить новизну и радость открытия.
Пока я так думал, во Двор Чудес вошел новый посетитель. В непромокаемом плаще и с саквояжем. Он раздраженно заметил, что повсюду искал отель. Завязав с нами разговор, он сообщил, что приехал из Франкфурта, но через некоторое время уже говорил, что прибыл из Брюсселя. Скорее всего, его выгнала из дома жена. Но мне понравилось, с каким достоинством он выдавал себя за заблудившегося путешественника; вскоре он ушел с багажом в руках, проклиная отели.
Мы решили пойти ко мне, чтобы выпить напоследок. Я предложил американцу присоединиться к нам, и мы, пошатываясь, втроем вышли на улицу. Дэвид пришел в восторг, узнав, что ди-джея зовут Паскаль Блез:
— Это невероятно! В Соединенных Штатах ди-джей никогда не взял бы имя философа. Французы действительно странные!
Паскаль ответил ему, что на самом деле у него антильское имя. Войдя в дом, мы еле втиснулись в крохотный лифт. Раздвижная дверь закрылась. Кабина медленно стала подниматься. Внезапно в записи прозвучал голос робота:
«Ускоренный ход».
Я узнал компьютерный голос, который смутил меня сегодня утром. Вышедшая из строя электроника в произвольном порядке перечисляла свои команды, вызывая наше беспокойство:
«Блокировка систем».
Паскаль Блез с тревогой посмотрел на меня. Мы продолжали подниматься. Мой друг страдал клаустрофобией и плохо переносил эту ситуацию. А я удивлялся, почему лифт продолжает подниматься, хотя я нажал кнопку третьего этажа. Но когда-нибудь он должен остановиться. При этой скорости подъема мы должны были уже оказаться на крыше дома… Но я воспринимаю эту поломку, как и все, что случается со мной сегодня, как счастливый знак. Американец улыбается; он немного напоминает меня в этом возрасте. Паскаль тоже успокоился, и в этот момент лифт затормозил. Он остановился медленнее, чем обычно, и объявил:
«Проверка закончена».
После чего дверь открылась, и мы увидели перед собой крыши Парижа, освещенные звездной пылью.
Лифт поднялся на самый верхний этаж. Я и не знал о существовании двери, ведущей на асфальтированную террасу, возвышавшуюся над кварталом с его трубами и водостоками. Вдалеке в ночи светится Эйфелева башня. Мне хочется подышать воздухом, мои гости выходят вместе со мной в ночь. Американец, кажется, наверху блаженства:
— Вот тот город, который я люблю!
Вдали слышится гул машин. Кошка прыгает на соседнюю крышу. С сегодняшнего дня моя жизнь течет как в сказке, со своим сюжетом и волшебством. Может быть, так и надо было жить, скользя от одной ситуации к другой в соответствии с загадочной чередой обстоятельств. Стоя на крыше в самом сердце Парижа, я вижу золотую нить Сены, скользящей на запад меж домов. И вспоминаю бассейн Гавра в двухстах километрах отсюда.
— А там Америка, — тихо пробормотал ди-джей Паскаль.
После чего сел и принялся набивать косяк.
Дэвид с увлечением говорит о 1900-х годах. Подобная ностальгия у француза насторожила бы меня. Некоторые юные обыватели, притворяясь, что ненавидят свою эпоху, выдают себя за маркизов. Они говорят на вычурном языке и вдохновляются лучшим прошлым. Но несбыточная мечта во взгляде этого грезящего иностранца, путешествующего по Франции, куда более уместна. Мне, пребывающему в радостном настроении в течение всего дня, хочется показать ему другие уголки этой страны, которой он бредит. У меня возникла идея:
— Хочешь поехать со мной завтра к одной пожилой француженке? Тебе понравится. Она живет на берегу моря, на вилле, полной книг и картин.
Дэвид улыбнулся:
— Правда? И на книгах пыль?
— Да, пыли полно. Если тебе это интересно, приходи в одиннадцать на вокзал Сен-Лазар к поезду на Дьепп. Встретимся на платформе.
В одиннадцать часов, как мы договорились, я стою в начале платформы, понимая, что принятые ночью решения осуществляются нечасто: поэтому — среди бела дня — у меня мало шансов увидеть этого американца, с которым я спьяну познакомился в два часа ночи. Разумеется, он не пришел, и я сажусь в вагон, радуясь, что избавился от его компании. Все кажется мне легким: я взял с собой работу, которую не успел вовремя сделать (следующий номер «Такси Стар»), но такая перспектива меня совершенно не угнетает. Сев, я сразу же включаю свой ноутбук и начинаю писать редакционную статью, посвященную проблемам парковки.
Из-под моих пальцев слова слетают на клавиатуру, как пассажи у пианиста-виртуоза: «Когда наконец префектура полиции начнет считаться с красными линиями?» Клавиатура отзывается пулеметной очередью: «Здесь интересы шоферов такси совпадают с интересами всех автомобилистов. И те и другие выиграют от внимания регулировщиков…» В упоении я вполголоса импровизирую фразы. Мой мотор разогрелся, и идеи бьют ключом. Закончив первую полосу, я перехожу ко второй — тонкое различие между ответственностью государства и парижского муниципалитета, — не замечая, что кто-то сел на соседнее сиденье с другой стороны от прохода.
Мои пальцы бегают по клавиатуре, и я испытываю настоящее ликование. При такой интенсивной отдаче мой талант наконец вырвется из узкого круга профессиональной прессы. В этом преимущество работы в «Такси Стар»: на такси ездят руководящие кадры. Когда-нибудь моя редакционная статья попадет на глаза специалисту по набору высококвалифицированных кадров. Я выпускаю залп: «Не подсчет ли результатов голосования правительством объясняет некоторое ослабление контроля за движением в Париже, ведь мэр принадлежит к другому политическому лагерю?!» Моя полемическая смелость вызывает у меня улыбку. Я поворачиваю голову, надеясь увидеть, что остальные пассажиры разделяют мое удовлетворение. Но вижу лишь ошеломленное лицо молодого американца, с которым познакомился вчера вечером. В светлом костюме, с соломенной шляпой на коленях, он, посмотрев на меня как на сумасшедшего, произносит: