В результате программы Эйзенхауэра по ужесточению налоговых сборов в 1958 году экономика впервые после окончания Второй мировой войны испытала спад. И снова, вовсе не намеренно, на помощь пришел Советский Союз. В первый раз это была война в Корее, затеянная Сталиным. А теперь спасение пришло в форме космического спутника, который явился явственным доказательством опережения Советским Союзом Соединенных Штатов в области ракетных технологий. Первый спутник вышел на орбиту 4 октября 1957 года. В серии следующих стартов на орбиту отправились животные, а также производились замеры температуры и радиации в космическом пространстве. В течение лет президент, которому американцы доверяли как на духу, сообщал им о превосходстве обороноспособности Соединенных Штатов над военным потенциалом СССР. И если нельзя верить Эйзенхауэру, то кому же тогда верить? Для демократов это было открытием политического сезона, чего они так долго ждали. Продолжая защищаться от обвинений Маккарти, что партия отдала Китай коммунистам, и от упреков по поводу ошибок лидеров партии в деле Альгера Хисса, они теперь контратаковали. Ответ президента о том, что обороноспособность Америки вполне обеспечивается современными технологиями создания баллистических межконтинентальных ракет, мало кого удовлетворил: ни прессу, ни народ и, уж конечно, ни демократов.
Для Командования объединенных штабов и для Эйзенхауэра запуск советского спутника был черной меткой. И не в том дело, что у США не было технологии или научных разработок для вывода ракеты в открытый космос. Скорее, США остались позади из-за постоянных внутренних трений внутри Командования объединенных штабов по поводу распределения расходов между армией и флотом. Армия получила фонды на разработку межконтинентальной баллистической ракеты «Редстоун», а флоту поручили разрабатывать космическую программу — без учета того простого факта, что у флота не было опыта создания подобных аппаратов и пришлось начинать с нуля. Космический проект следовало бы отдать армии, которая уже использовала работы Вернера фон Брауна, германского ученого, в свое время создавшего ракеты F-1 и F-2, которые терроризировали население Великобритании в самом конце войны. Основанием для своего странного решения министр обороны назвал большую занятость фон Брауна в работе над созданием ракеты «Редстоун». Но теперь приходилось играть с русскими в догонялки, и работу все-таки передали фон Брауну. К началу 1958 года, когда начиналась американская космическая программа, США года на три отставали от русских. К тому моменту, как фон Браун со своей командой ученых и инженеров могли запустить в космос объект весом всего 3 фунта (чуть больше 1 килограмма), русские развили свою технологию до такой степени, что способны были отправлять в космос объекты массой 3 тысячи фунтов (больше 1 тонны).
Соперничество между двумя ведомствами создало существенный провал в возможностях Америки собирать разведданные. Преимущества космической техники сразу стали ясны военным. Придя на смену самолету-разведчику U-2 компании «Локхид», который мог достигать высоты полета в 70 тысяч футов над землей (около 20 километров) и фотографировать советские военные установки, спутники, оборачивающиеся вокруг Земли за 96 минут и снабженные чувствительным фотооборудованием, могли бы в сто раз увеличить возможности американской разведки вести наблюдение за советскими военными операциями. Стало ясно, что программа запуска спутников для Советского Союза имела именно это значение. Теперь конгрессу надо было выделять финансирование на создание такой программы, которая позволила бы превзойти русских в космической технологии. Эйзенхауэр, обеспокоенный, как всегда, сбалансированностью бюджета, считал создание отдельного ведомства, полностью занятого космическими изысканиями, еще одним примером проявления чьих-то своекорыстных интересов и влияния военно-промышленного комплекса. Он приветствовал использование спутников для военной разведки, но, помимо этого, он считал это пустой тратой денег налогоплательщиков. Но, имея перед собой значительный перевес демократов в обеих палатах конгресса и публичные воззвания к немедленным действиям, он ничего не мог поделать против создания и финансирования НАСА (National Aeronautics and Space Administration, NASA). Поскольку спикером палаты представителей был Сэм Рэйберн, а лидером большинства в сенате — Линдон Джонсон, а оба они представляли Техас, то мощности для развития НАСА решено было разместить в Техасе. В результате спада 1958 года госбюджет снова был сведен с дефицитом, поскольку поступления от налогов оказались ниже запланированных. К 1959 году, за счет щедрого финансирования НАСА, дефицит предыдущего года вырос от 2,7 миллиарда до 12 миллиардов долларов. Но дополнительные деньги, влитые в экономику, дали свой эффект. В 1960 году налоговые доходы бюджета выросли до 92 миллиардов долларов (тогда как три предыдущих года держались на уровне примерно 79 миллиардов долларов), что отражало следствия бюджетного дефицита в 1959 году.
Эйзенхауэр был не одинок в своих призывах к строгости выполнения бюджета конгрессом. Оба его секретаря Казначейства, сперва Джордж Хэмфри, который работал в его первый президентский срок, а затем Роберт Андерсон — во время второго срока, все время настаивали на соблюдении финансовой и фискальной дисциплины правительством. Оба они, будучи ревностными приверженцами частного предпринимательства, также оба не желали или не способны были понять смысл финансовой поддержки, которую оказывали базовым отраслям американской индустрии государственные расходы. Военные контракты впоследствии расширялись до производства самолетов гражданской авиации, которые можно было использовать в коммерческих целях. «Большая тройка» автомобилестроителей в Детройте также пользовалась выгодами оборонных заказов, так же как сталелитейная и алюминиевая промышленность. Сельскохозяйственный сектор вообще зависел весь с потрохами от государственных субсидий. Все эти государственные программы, частью перенесенные из времен Нового Курса, частью вызванные «холодной войной», обеспечивали такой дополнительный прирост экономики, который частный сектор просто не мог бы осилить. Однако Эйзенхауэр и оба его казначея надеялись на возвращение к капитализму образца «до депрессии», а ведь именно он-то и привел к Великой депрессии! Поскольку доллар возмещался золотом, они решили, что золотой стандарт времен «до Первой мировой» был восстановлен. Все эти трое жили словно во временной капсуле, которая не соответствовала реалиям «холодной войны». Точно так же не могли они понять и предвидеть те многочисленные приложения военных технологий и исследований в сфере гражданского производства. «Холодная война» все еще находилась в периоде своего младенчества. А в следующие два десятка лет в военных технологиях произошел такой взрыв идей и технологий, который революционизировал и гражданский сектор.
С самого начала своего президентства Эйзенхауэр считал, что лучший способ сократить расходы государства на оборону и привести бюджет к балансу — это покончить с гонкой вооружений против Советского Союза. Теперь, когда Сталина уже не было на свете и новые лидеры встали у штурвала власти, президент решил предпринять шаги в этом направлении. Используя заседание Генеральной Ассамблеи ООН как повод для своего обращения, Эйзенхауэр воззвал к Советскому Союзу с целью заключить с ним некое соглашение. Он осознавал, что новое советское руководство находится у власти чуть больше года и потому не следует ожидать драматических изменений в отношениях между двумя странами. Предложенная им программа мирного атома была столь невинна и неагрессивна, что он рассчитывал на благосклонное к ней отношение. Он предложил, чтобы три страны, владеющие ядерным оружием — поскольку Великобритания также вошла в этот эксклюзивный клуб, — выделили бы долю своих радиоактивных изотопов новой организации в рамках ООН, для использования исключительно в мирных целях. Эта организация, составленная из ученых и инженеров любых стран мира, действовала бы независимо от трех ядерных держав. Для подтверждения своих добрых намерений и поскольку Соединенные Штаты первые создали бомбу, они готовы были выделить свои изотопы из своего запаса в соотношении 5 к 1. Когда Эйзенхауэр закончил свою речь, все члены Генеральной Ассамблеи, включая делегата от Советского Союза, встали и приветствовали это предложение оглушительными аплодисментами. Если бы его речь была посвящена только Программе мирного атома, и все, то Кремль мог бы принять подобное предложение. Однако президент настаивал на наращивании потенциальной угрозы атомной войны, несколько раз подчеркнув, что Америка обладает самым мощным разрушительным потенциалом, имеющимся у нее в арсенале. С учетом сравнения с двумя бомбами, сброшенными Америкой на Хиросиму и Нагасаки, он пугал советских лидеров. Естественно, они решили, что Программа мирного атома — не что иное, как некая ловушка с подвохом для русских. И не только предложение было отвергнуто, но Советский Союз стал наращивать свои усилия в стремлении догнать Соединенные Штаты. В своем стремлении положить конец гонке вооружений Эйзенхауэр, так сказать, слишком сильно нажал на акселератор.