– Это понятно. Но если Повелителем станет Рубелий? Беркосту это только на руку, и он вполне сумеет склонить его к этому решению. Правда, для этого ему придётся основательно потрудиться… чтобы остаться Главным сигурном!

Грасарий кивнул. Мустин Беркост безрассудностью не отличался. А значит, именно сейчас он строил планы, как привести к власти угодного ему Повелителя. Антубийское засилье, которое может только усилиться при благополучном разрешении от бремени жены Палия, его никак не устраивало – два паука в одной банке вряд ли поладят. А Мардих был ещё тот паучара!

– На кого из них ты можешь положиться? – Грасарий кивнул в сторону веселящихся мужчин.

Хозяин задумчиво поглядел на гостей. Помолчав минуту, он ответил:

– На своих сыновей. Даже то, что Граст командует сотней мерланов, значения не имеет – чтобы не произошло, он останется верен мне. – Турс помолчал. – И ещё на Ратвуда. Несмотря на его кажущуюся ветреность и несерьёзность, более честного и преданного человека я не знаю.

Грасарий оценивающе посмотрел на командира кланторов. Тот рассказал очередную байку и первым захохотал, показывая ровные белые зубы. Продолжая хохотать, он отбросил с лица прядь густых кудрявых волос, и на Грасария вдруг глянули абсолютно серьёзные карие глаза.

Поздним вечером, сидя в неспешно катившейся по дороге повозке, Грасарий продолжал напряжённо размышлять над сказанным в замке доланита. Как это не грустно, но армия не была едина. Впрочем, как и вся Нумерия. Но что давало это ему, младшему брату Повелителя, далеко не первому в очереди на трон?

Законы Нумерии, принятые двести лет назад, определяли однозначно и без вариантов весь ряд наследования власти – от отца к сыну, а если правитель не успел обзавестись сыном – от старшего брата к младшему. И не важно, сколько при этом было лет новоиспечённому Повелителю – всегда имелся Совет, который брал на себя управление государством до тех пор, пока юноша становился в состоянии сам принимать важные решения.

За двести лет был всего лишь один случай, когда ветвь рода угасла, не оставив после себя ни одного представителя мужского пола. И тогда Большой Совет, в состав которого вошли все ланграксы, утвердил на троне внука умершего правителя, сына его старшей дочери, что было немедленно закреплено в соответствующей статье закона.

Жена дремала напротив, обхватив руками живот и слегка похрапывая. Грасарий презрительно скривился – беременность сделала не отличавшуюся сообразительностью и хитростью Элиду ещё тупее. Да, с женой ему повезло куда меньше, чем брату – Мирцея стоила всех министров Нумерии вместе взятых. Да ещё и половину армии можно было смело сюда прибавить…

Она-то уж точно бы придумала, как воспользоваться одной единственной лазейкой в суровом законе – полной неспособностью претендента управлять страной ввиду душевной или физической слабости. Вспомнив пышущую здоровьем фигуру брата, Грасарий невесело усмехнулся. Оставалось уповать, что Рубелий внезапно и окончательно сойдёт с ума… Правда, при всеобщем сумасшествии во дворце это будет не так уж и заметно.

Впереди показались огни ворот, и кони, чувствуя близкий отдых, побежали резвее. Повозку качнуло. Элида открыла глаза и зевнула:

– Мы уже приехали?

Грасарий раздражённо кивнул. Элида завозилась, потирая занемевшую поясницу, и вдруг выдала:

– Инестия счастливая такая… Тебе она тоже сказала, что они с Грастом ждут ребёнка?

Муж не сразу её услышал – мысль о внезапном сумасшествии соперника прочно засела в голове, и он уже начал прикидывать, с кем бы ещё её обсудить. Грасарий поднял голову и взглянул на белеющее в темноте круглое лицо жены.

– Что? Нет. Не сказала. – Обида внезапно резанула. Любимая дочь, а мачехе первой сообщила. – И когда же нам ждать внука?

Элида помолчала, считая в уме месяцы, и неуверенно произнесла:

– Точно не знаю, но скорее всего в последний месяц лета.

Грасарий её уже не слушал. Он понял, с кем ему следует поговорить. И мысленно возносил молитву Богам Вечным и Истинным, чтобы Енария Вермокс ещё была в состоянии дать ему нужный совет.

Бракар

Лекарю не спалось. С вечера его терзало какое-то беспокойство, причину которого он никак не мог понять. Полдня они ехали по Гиблому Лесу и надеялись покинуть его задолго до заката солнца, но на одной из ямок переднее колесо отвалилось от повозки, и им пришлось больше часа придумывать, как приладить его обратно.

Солнце стремительно катилось к закату, а конца лесу всё не было видно, и Бракар, скрепя сердце, скомандовал остановиться. Выбрав небольшую полянку, они распрягли лошадь и, пустив её пастись, занялись устройством на ночлег. Мелесте с Рулой и Бракару полагалось спать в повозке, а ребята натаскали еловых веток и, накрыв их куском грубой ткани, устроили себе у колёс мягкую постель.

Через полчаса костёр уже весело трещал, а в котелке варилась сытная каша из гречки и мелко нарезанного вяленого мяса. После захода солнца похолодало, и ночью опять мог пойти снег, но благодарный лодочник, уже мысленно прикидывавший прибыль от продажи чудесных кирпичей, снабдил путешественников одеялами и тёплой меховой одеждой.

Стемнело быстро. Утомлённые долгой ездой по тряской дороге, они сразу улеглись спать, и через несколько минут уже раздавалось дружное сопение.

Первым дежурить вызвался Тван. Он насобирал по ближайшим кустам хворост, затем уселся и, положив на колени свой меч, уставился в темноту. Бракар, безуспешно пытавшийся поудобнее устроить начавшую вдруг нестерпимо ныть больную руку, несколько раз слышал, как он тяжело вздыхал.

После смерти Таны парень, который и раньше-то не был говоруном, теперь и вовсе мог за день не произнести и пары слов. Частенько он замирал, уставившись в пустоту невидящими глазами, и тогда только громкий окрик мог вернуть его в действительность. Вот и сейчас он наверняка думает о Тане и вряд ли услышит, если кто-то вздумает незаметно подойти к костру.

Ночь тянулась медленно. Снег то срывался с тёмного неба, то так же внезапно переставал падать. Тван периодически подбрасывал ветки в костёр, и весёлый огонёк выпускал в ночь целый ворох быстро гаснущих искр. Ближе к полуночи он растолкал Засоню, громко зевавшего и нещадно тёршего кулаками глаза. Тван быстренько улёгся на его место и затих.

Засоня потопал возле костра, отгоняя остатки сна, потом обошёл повозку и проверил, как там дела у лошади, и убедившись, что всё вокруг спокойно, уселся у костра.

Зная, что не пройдёт и десяти минут, как он обязательно заснёт, Дарт пошёл на спасавшую его в таких случаях уловку. Отломив прямую ветку около метра длиной, он воткнул её в землю между своих ног таким образом, чтобы обязательно удариться о её второй конец лбом, если его голова при засыпании начнёт клониться вперёд.

Пару раз прорепетировав и убедившись, что мимо палки он никак не должен промахнуться, Засоня уложил свой меч на колени и приготовился нести охрану.