Вот я не я буду, если к утру в кают-компании не станут со смешками обсуждать возможность назначения Хельги старшим стюардом, а меня младшим. Ну, мне-то по фиг, а вот задирающей нос дочке моего опекуна… Это ж какой удар по ее офицерскому честолюбию, ха!
Правда, порадоваться своей мелкой мести мне не довелось. Вахта, будь она неладна! Собачья вахта, с полуночи до четырех утра. Но время у меня еще есть, поэтому, наскоро поужинав в компании Ивана и Архипа, оккупировавших дальний конец длинного стола, я отправился в свой кубрик. Ноги гудели, руки дрожали, но голова была ясной. Спасибо послеобеденному трехчасовому сну. Так что, вспомнив замечание Кузьмы Николаевича о лучшем отдыхе, я, вместо того чтобы завалиться на койку, вытащил из рундука лекции первого курса флотского училища и погрузился в чтение.
Едва смолкли голоса второго помощника и юнца, Хельга сорвалась с места и, метеором промчавшись по галерее, оказалась в каюте капитана. Если кто и мог ее понять, то только Гюрятинич, в этом Хельга была абсолютно уверена.
Тем сильнее было ее удивление, когда в ответ на жалобы и претензии в адрес несносного мальчишки капитан, обычно чуткий и внимательный, вдруг заговорил резко и сухо:
– Первое. Когда я согласился с идеей назначить Кирилла дежурным по гостевой палубе, то вовсе не предполагал, что таким образом ты хочешь преподать ему урок. Второе, на моем корабле офицеры не гнобят экипаж! Каждый матрос – член команды, а не прислуга. У каждого есть четко очерченный круг задач, от выполнения которых зависит работоспособность «Феникса». И требовать от членов экипажа большего, чем они должны делать, не может никто. Даже я. Это понятно? У тебя есть претензии к тому, как юнец Завидич исполняет свои обязанности?
– Нет… – опешив от жесткой отповеди, качнула головой Хельга.
– Значит, и говорить не о чем, – отрезал Гюрятинич. – Появятся вопросы или сомнения в его профессиональных качествах, придешь и доложишь. Будем разбираться. А до тех пор… забудь!
– Но он же… он же…
– Что? Обидел? Оскорбил? – прищурившись, поинтересовался капитан. – Девочка, я внимательно выслушал все твои мнимые обиды и претензии к Кириллу. Начиная с его невоспитанности и заканчивая полным пренебрежением приличиями. И вот что я тебе скажу… Ты не в училище, а на боевом корабле, пусть и транспортном. И клуш твоих соседских, чтоб следить за благопристойностью и приличиями, здесь нет. Зато матросов, которым соленое словцо заменяет проповедь, под пятьдесят человек! Мне плевать, в какой руке они держат вилку и знают ли, чем нож для устриц отличается от ножа для рыбы. Главное, чтобы не подожгли бордель в каком-нибудь занюханном порту и не устроили перестрелку там же. И хочу тебе заметить, что если и есть человек на борту «Феникса», которому я в этом плане полностью доверяю, так это подопечный твоего отца, хотя бы в силу его возраста. А вот в твоем благоразумии я уже начинаю сомневаться.
– Что-о?! – Хельга изумленно вытаращилась на капитана, но тот только усмехнулся.
– А чего вы ждали, офицер Завидич? – вдруг перешел на официальный тон Гюрятинич, стирая с лица улыбку. – Ваши попытки свести личные счеты с только что принятым на службу юнцом иначе, как мелочной ревностью и детской обидой, не назвать, и, поверьте, этот факт говорит совсем не в вашу пользу! – Капитан поднялся с кресла и, шагнув к иллюминатору, замер, стоя спиной к Хельге. – Свободны, офицер. Надеюсь, больше мне не придется проводить с вами подобных бесед.
Вахта нашего отделения завершилась авралом. «Феникс» прибыл в Дувр, и прозвучавший с мостика сигнал «Все наверх», как и многие другие установления и традиции, перекочевавший на воздушный флот с флота морского, поднял команду с коек. Всех, и подвахтенных и отдыхающих. Аврал, что тут скажешь?
Загрохотали по стальным полам матросские ботинки, в галереях и переходах замелькали белоснежные рубахи, вместо синих роб, и лихо заломленные бескозырки с забавными алыми помпонами, вместо беретов. Только что сонный «Феникс» неожиданно ожил, словно растревоженный улей. Ярко засветились горевшие до этого вполнакала потолочные светильники… корабль расцветился вывешенными вдоль куполов сигнальными флажками… ночью! Бред. Нет, я их, разумеется, не видел, но боцман просветил. Да еще и пообещал, что заставит меня выучить всю флажковую азбуку.
– Уж ежели ты руны освоил, то и с этой наукой управишься. А там и до ратьера доберемся. Руки у тебя ловкие, шустрые, будешь наших конкурентов в небе по матушке посылать. Вежливо, со всем решпектом.
Ночная швартовка для меня ничем не отличалась от дневного выхода. Та же суета, тот же грохот в трюмах и крики швартовочных команд. Разве что матерились они, как и грузчики здесь, исключительно на английском языке… весьма странном для моего слуха. Хотя-а… для меня и «цокающая» новгородская речь была необычной, что уж говорить о чужом языке, который я и в той жизни понимал с пятого на десятое.
Разгрузку закончили, лишь когда заалел восход, вскоре раскрасивший густые облака в розовые тона. А потом на пролив опустился туман и буквально за несколько минут накрыл морской и воздушный порт Англии белоснежным одеялом. Влажным и холодным. Действительно, туманный Альбион.
От любования непроглядным маревом меня отвлек разнесшийся по корабельной «вопилке» голос капитана, великодушно даровавшего матросам сутки отдыха… без права покидать «Феникс».
– Кузьма Николаевич! – окликнул я вымотавшегося и охрипшего боцмана, с удобством устроившегося на пустой бочке у самого обреза опущенной аппарели первого трюма и собравшегося закурить, как оказалось все-таки имеющуюся у него трубку.
– Что?
– Я не понимаю. Архип говорил, что машины до восьмидесяти узлов хода давали. Так почему мы до Дувра почти сорок часов шли? Тут же по прямой не больше полутора тысяч миль.
– Хех… юнец-желторотик, – усмехнулся боцман, пыхнув ароматным дымом. – Полторы тысячи миль по прямой, через Венд, где каперы и пираты косяками ходят? Через Польшу, где гоноровые паны чубы друг другу и всем попавшимся дерут и на земле и в воздухе? Или через рейх, где новгородцу сотни миль не пройти, чтоб на досмотр не нарваться? Оно нам надо? Вот и спускаемся чуть ли не до Италии, огибая эти «неудобья». Так почти две с половиной тысячи миль и набегает. Да еще ветер учти. Он ведь не всегда нас подгоняет, порой и в морду задует, да так, что винты воздух молотят, а «кит» вперед не летит, а ползет. Вот и получается, что машины дают восемьдесят узлов, а за час больше шестидесяти миль пройти не получается. Так-то, Кирилла.
Как и предупреждал Ветров, знакомство с «китом» для меня и впрямь завершилось. Это я понял, получив из рук второго помощника личное расписание, которое тот подкрепил четким приказом боцману. Отныне у меня имелся свой пост на вахте, а остальное время было расписано и по учебному плану делилось меж машинным залом, рубкой шлюпа и артефактной мастерской. Невеликий остаток свободного времени отводился под личные занятия, в том числе и подготовку к сессии во флотском училище. Хорошо еще, что от обязанностей стюарда для пассажиров меня избавили. Заодно пропала и необходимость часто появляться на верхних палубах, что меня только радовало. Встречаться с Хельгой я желанием не горел. Она меня не видит, я – ее, и замечательно.