В осанке и речах старухи присутствовало странное сочетание горделивой надменности и молодой игривой заносчивости, столь непривычное для униженного жизнью пожилого российского человека, отчего Кириллу расхотелось над ней глумиться.
– Ладно, давайте фартук, не буду же я нырять в помойку в цивильных шмотках.
– Вот это по-мужски, вот это по-деловому, – обрадовалась она и протянула Кириллу снятый фартук.
Он накинул на шею лямку, стал завязывать за спиной тесемки.
– Кира! Охренел?! – устремился в их сторону Сергей, за которым неохотно поплелся Алексей.
– Сейча-ас, стартану разок, – картинно помахал им рукой Кирилл.
Через несколько секунд он подал старухе статуэтку.
– Мерси, мерси. – Приняв добычу, она внимательно разглядывала ее с расстояния вытянутой руки.
У застывшей в пик балеринки отсутствовала поднятая вверх правая кисть, но, похоже, старуху это ничуть не смутило. Со статуэтки она перевела взгляд на Кирилла и пристально вперилась ему в лицо.
Удивительно, но и теперь она не была Кириллу противна, он коротко ухмыльнулся ей уголками губ.
Сощурившись, та заметно посерьезнела:
– А знаете ли вы, мальчик, что со дня на день вас посетит пылкая и, заметьте, взаимная любовь?
– О-о-о, как все запущено! – успел пристроиться сзади нее Сергей, зверски вращая зрачками, выписывая пальцами над ее беретом немыслимые вензеля.
Подоспевший следом Алексей заржал с присущей ему откровенностью.
Кирилл сам поразился ее резкому переходу с предметности в область чувств, но не успел придумать ничего оригинального:
– У вас все в порядке с рассудком, мадам?
– Более чем. – Она проигнорировала шутовские жесты и ржание за своей спиной. В тоне ее скользнули нотки раздраженного разочарования.
– Она существует? – Кирилл вернул ей фартук.
Старуха вскинула голову:
– Любовь?
– Она самая.
Повесив фартук на сучок ближайшего дерева, она приосанилась:
– Ре-едкая птица во все времена, но нет-нет, да и залетает на нашу падшую планету.
Из-за ее плеча, продолжая таращить глаза, вытянул шею Сергей:
– Может, пасьянс на него раскинете, уточните число? В ваших одеждах наверняка картишки где-нибудь завалялись?
– Картишки по такому поводу вовсе не нужны. – Несколько смягчившись, она вытирала статуэтку снятой перчаткой. – Знайте, молодые люди, в преддверии любви человеческий организм начинает излучать особые свет и энергию, которые ни с че-ем, ни с че-ем не спутаешь. Заявляю вам это категорически. А число, – она ткнула в Кирилла пальцем, – пусть останется для него тайной, ибо в любви хороша внезапность. Когда же событие сие свершится, милости прошу с избранницей в гости. Сдается мне, она окажется чудо как хороша. – Во весь рот старуха улыбалась исключительно только Кириллу, показывая родные, вполне приличные зубы. – Да-да, вовсе не хуже этой изящной фарфоровой штучки, – игриво заключила она, покрутив перед носом Кирилла однорукой балериной, прежде чем поместить ее в обширный карман куртки защитного цвета, явно с чужого плеча.
– Бендер тоже любил приглашать в гости, только никому не оставлял адреса, – заметил Кирилл, когда их троица, шагнув на шоссе, пережидала поток машин.
Она возразила им в спины:
– С Остапом Бендером меня отдаленно может роднить лишь его полное имя – Остап Сулейман Берта Мария Бендер бей Задунайский! И отсутствие личной крыши над головой! – И уже совсем им вдогонку она крикнула хорошо поставленным голосом: – Ульрих, запомните, мальчик, Ульрих Берта Генриховна, комната восемна-адцать, второй этаж во-он того желтого здания для просроченных деятелей культуры и сплетников все-ех масте-ей.
Сергей на ходу бросил:
– Обязательно запомнит, станет посещать каждую среду и пятницу.
Прохлаждаться им больше не хотелось, они направились сквозь перелесок к машине.
– Прикольный персонаж, с пафосом, я бы на их зоопарк глянул. – Алексей первым подошел к «шкоде».
– Ясновидящая, блин, – сквозь зубы процедил Сергей, щелкнув кнопкой сигнализации. – Знаем мы таких независимых, гордых интеллектуалов – любителей шариться по помойкам.
– Фу-у, какой ты сегодня недобрый, наверное, от вчерашнего недотраха. – Леха, сев рядом с водительским креслом, пристраивал на резиновом коврике безразмерные ноги.
– Тебе, трубач, надо было родиться матерью Терезой. – Сергей включил зажигание.
Редкая вспышка задора, возникшая в Кирилле, угасла. На обратном пути он мечтал вздремнуть на заднем сиденье.
Некоторое время все трое мол чали. Когда мимо пронеслась «Юго-Западная» с бесчис ленным многонациональным людом на остановках, Леха принялся терзать радиоприемник в поисках чего-нибудь особенного.
– Выруби эту байду, – попросил, не открывая глаз, Кирилл.
– Наш математик замер в ожидании любви! – хмыкнул Сергей.
– Пошел ты.
Сергей не унимался:
– Мне не ясен твой пессимизм, Кира. У твоего пахана в Москве квартир задницей жуй, а тебе западло чуток прогнуться. Включи правильного сына, подыграй ему в амбициях. Имей я такого денежного предка, развел бы его не по-детски, продемонстрировал охренительную любовь.
– В своем курятнике разгребись, потом лезь с советами.
Алексей не выдержал:
– Кончайте бодаться, не портите мне на завтра настрой.
Они замолчали до Ордынки. Высаживаясь у подъезда, Алексей энергично пожал друзьям руки.
– Завтра в семь вечера чтоб были как штыки. Не пропустите концерт века.
– Куда мы денемся, – без энтузиазма кивнул Кирилл.
– Давай, дуй завтра в свою трубу без промаха, трубач, – успел хлопнуть его по плечу Сергей.
С порога Кирилл услышал знакомые телефонные излияния матери. «Значит, отец успел соскочить в клуб, – отметил про себя Кирилл. – Чего-то сегодня рановато». Воскресный сценарий был хорошо ему известен. Отца, как обычно под утро, приведет и поставит под квартирную дверь его бессменный шофер Коля. Пропитанный парами виски, дымом сигар Bolivar, смесью своего любимого парфюма «Extreme» от Тома Форда с чужеродными женскими духами, отец плюхнется, не снимая брюк и рубашки, на диван в гостиной и с тяжелыми вздохами проваляется там до вечера воскресенья. Пару-тройку раз затребует развести ему «Алка-Зельтцер», к обеду попросит геркулесовой каши, спустя еще пару часов – бутерброд с сырокопченой колбасой. У отца это называлось «снимать недельный трудовой стресс». Мать с деревянным лицом и скорбно опущенными губами будет молча подносить ему. Ближе к вечеру ее прорвет, она выкрикнет что-нибудь типа: «Да что я, нанялась тебе?» И понесется, понесется…