– Или за женихом? – высказала свою версию Вера.
Они с Антоном, видимо, обрели былую форму и снова превратились в два танка.
– С женихами я и там себя хорошо чувствую. – Мишель с улыбкой посмотрела на Веру и взлохматила Кире волосы. – И как журналиста меня в Париже любят. Просто захотелось посмотреть, как вы тут всё устраиваете. Вы же по-крупному играете, весь мир на вас смотрит.
– И что у нас такого, чего у вас не сыщешь?
– Говорит, что у нас фильмы медленные, – ответила за нее Белка. – Пока шли, разговорились.
В комнату вошел мужчина – видимо, Кирин отец. Петя его никогда не видел.
– А-а… – Он был краток. – Синеглазка пожаловала.
Сноха моя будущая, – объяснил он всем.
Он налил себе рюмку до краев, молча выпил, покрутил глазами, закусывать не стал. Видимо, эта рюмка была сегодня у него не в числе первых.
– Забери его от меня, умоляю, – попросил он Мишель. – Сил моих больше нет. Слишком умный стал. Думал, хоть работа его… скорректирует.
– Пап, иди спать, – попросил Кира. – Мы тут потихоньку.
Мужчина чихнул и ушел.
– А ты Кире про Париж-то рассказываешь? – продолжил свои расспросы Антон.
– Мишель – это посланец из другого мира, – признался Кира.
Они сидели с ней, обнявшись, Мишель лохматила ему волосы, он трепал ее за красивое ухо. Весь вечер он беспрерывно ею любовался: как она готовит, как сидит, как улыбается и даже как на вопросы дурацкие отвечает.
– Она мне и про Париж рассказывает, и про фильмы, и вообще про жизнь по ту сторону горизонта. Учу язык потихоньку.
– Приодела она тебя, – оценила ситуацию Вера. – Смотри только не спались на работе в шмотках этих.
– Это как… спались? – не поняла Мишель.
– У нас принято там одеваться спокойно, – объяснил Антон. – Академическая организация. И стрижки аккуратные приветствуются.
Кира украдкой покрутил пальцем у виска.
– Может, когда и я до Парижа доберусь, – вздохнул Антон.
– Если только с казаками, – оценила его возможности Вера.
* * *
Антона провожали в другой отдел. Теперь в его жизни должны были появиться зарубежные командировки. Собрались неподалеку, в ресторане «Берлин». Гуляли в основном сослуживцы, одни мужчины. Из посторонних подъехал только Мухин.
Его было не узнать, сам не свой. Ни шуток обычных, ни рассказов. Сидел, почти не пил, о чем-то своем думал.
– Ты что сюда приехал, печаль нам свою показывать? – не выдержал Антон.
– С того света я приехал, – мрачно ответил Мухин.
Компания собралась большая, было что обсудить, дела служебные, то-сё, всем было в общем-то не до Мухина, которого никто и не знал. Петя и Кира придвинулись поближе.
– Давай рассказывай.
– Да нечего особенно рассказывать. У меня чес нечеловеческий идет почти три года, как к Кобзону пришел. Иной раз по полтора месяца дома не бываешь, с самолета на самолет. Ну это ладно… – Мухин говорил медленно, слова не очень у него складывались. – Короче, в Алма-Ату прилетели, шесть утра, народу никого, там уже лето вовсю. Встречали на «Волге» и на «РАФике». Сначала Кобзон сел с нами в «РАФик» рядом с водителем, потом начальство уговорило его все-таки пересесть в «Волгу». Я сначала сидел за шофером, Эрик, наш пианист, спиной к двери, Мельников с контрабасом в конце. Дай, думаю, пересяду, рядом с водителем-то веселее. Пошел, дверь открыл, а сесть не могу, почему – не знаю. Я только гитару туда поставил и назад вернулся. Ехали очень быстро, километров сто двадцать в час, дорога пустая, внезапно на большой скорости на перекресток выезжает грузовик, «РАФик» врезается тем местом, где должен был я сидеть. Или Кобзон. Гитара в щепки. Мельников повредил обе ноги, Эрик потерял сознание, на нем вся одежда треснула, умер потом… Всех забрали в больницу, а мы с Кобзоном приехали в гостиницу, и тут в первый раз Кобзон выпивает стакан водки – до концерта, никогда этого не делал. В общем, ничего не соображаем, собрали местных музыкантов, как-то отыграли. Но гастроли-то надо продолжать… За три дня подлечили Мельникова, чтобы мог играть сидя. А я без гитары – погиб мой «Framus» смертью героя. Меня спас… – Мухин помолчал. – Если честно, я давно себе новую гитару приглядел. В Сочи, в ресторане, один француз играл, только просил за нее уж больно дорого – пять тысяч. Паша Леонидов, директор Кобзона, достал деньги, я слетал в Сочи и вернулся уже с новой. Вот такая история.
– У тебя аварии все серьезней и серьезней, – предупредил Антон. – В следующий раз твоя задача выжить в авиакатастрофе.
– Да пошел ты… – Мухин разозлился, но как-то потусторонне разозлился, видимо, до конца в себя он еще не вернулся.
– Самое время тебе, Мухин, новую жизнь начать. – Кира смотрел на него задумчиво. – Ты ведь по сути уже отлетел. Вот и проживи заново. В том же теле. Может, хватит тебе уже?.. Как там это у вас называется?
– Округлять.
– Может, хватит уже округлять? Джаз поиграй или еще чего.
– Да я же гитарист. Чего я еще сыграю. Ни волосатиков не люблю, ни джазменов наших доморощенных. Я вот тут записал недавно блюз «Юлина», с оркестром Людвиковского. Там Гаранян аранжировки делает, Зубов, Бахолдин, Чижик на трубе – в общем, высшая лига. Они приехали ко мне домой после записи, говорят, давай, старик, иди к нам в оркестр, лучше тебя нет. Я не пошел.
– Почему?
– Ну, во-первых, там только зарплата… Во-вторых, у них прекрасный гитарист, немец, Саша Бухгольц, тоже, правда, не импровизирует, но играет хорошо. Чего я буду дорогу перебегать.
Мухину, судя по всему, не хотелось сейчас вообще никуда перебегать.
Пора было отлавливать карпов, и Антон повел всех к круглому мраморному бассейну, по личному выбору повар зажаривал их особым образом в сметане. Нужно было разбиться на пары, из расчета один карп – два гостя.
Вернулись к столу, компания стала шумнее, градус веселья возрастал.
Антона провожали, как спортсмена или даже космонавта. Жизнь у него начиналась интересная, каждый, не раздумывая, променял бы свой стол в скучной комнате на возможность посмотреть мир. Пусть у него сначала соцстраны будут, вроде бы Чехословакия уже намечается, но потом-то, лет через пять – десять, ого-го.
Отдел, уже бывший, подарил памятный подарок – только что вышедший пятитомник Есенина. Антону Есенин нравился, вообще-то этот сомнительного нрава поэт долгое время находился в стране под негласным запретом, а тут его вдруг официально полюбили. Теперь стал вполне себе подарком от сослуживцев солидной организации.
Книги пошли по рукам, их стали открывать наугад и читать вслух, гадать ему на дорожку:
…И на этой на земле угрюмой
Счастлив тем, что дышал и жил…
Антон кивал.