– Нет, – честно признался Петя.
– Эта статья ни в коем разе не должна появиться на Западе.
– А почему? Что в ней не так?
Глаза у Филиппыча вдруг стали серые.
– Ее содержание таково, что, попадя за границу, она нанесет большой ущерб стране.
– А у нас ее тоже не напечатают?
– Нет.
Тут Петю немного заклинило, в первый раз такое случилось, наверное.
– Значит, сами читаем, никому не доверяем. А доверия с одной стороны не бывает. Одностороннее доверие по-другому называется. Обман. А народ не обманешь, как и природу. Рано или поздно аукнется.
Петя не мог успокоиться. Филиппыч с интересом за ним наблюдал.
– А скрывать-то там что? – продолжал Петя. – Там же правильные вещи! Чего бояться, если это прочитают прогрессивные люди за границей? Мы же можем сплотиться с ними вокруг этих идей. Кому от этого будет хуже? Или лучше бомбами атомными друг друга закидать?
Филиппыч улыбнулся:
– Горячий. А глупый какой! Я думал ты уже немного освоился и повзрослел, пора уже. Ключевое слово в твоей пылкой речи – «бомба». Неужели ты думаешь, что, когда это все выйдет на Западе, туда не просочится то, чем он занимается? И как дальше он сможет работать над своими сверхсекретными проектами? Он же станет публичным человеком. У подъезда западные журналисты будут дежурить. Если бы только журналисты… Поэтому, Петя, у нас единственный выход – всеми силами помешать проникновению статьи на Запад. Если это там напечатают, он на своем объекте больше не появится. Ты это можешь понять?
Петя молчал. А что тут скажешь?
– Что ты мне это принес – молодец. За записку твою – особое спасибо. Но у тебя, Петр, одно, у меня – другое. Мне нужно ученого спасать для страны. А это не твой вопрос. Иди, работай.
* * *
Вскоре Пете стали известны некоторые подробности операции «Сахаров» и всего этого дела.
Выяснилось, что написание этой статьи прозевали. Академик писал ее с февраля месяца у себя на объекте, периодически отдавая новые листы рукописи для печати машинистке в секретный отдел. Делал он это совершенно открыто, никакой тайной деятельностью не занимаясь. Смежники из контрразведки об этом прекрасно знали, но им этот вопрос был абсолютно безразличен. Когда в конце апреля статья была готова, Сахаров предупредил своего начальника, Юрия Харитона, что написал статью о проблемах войны и мира и собирается отдать ее в самиздат. Что, собственно, и сделал. Когда рукопись пошла гулять по рукам, «пятерка» всполошилась, на ноги был поставлен весь Комитет. Устроили аврал на объекте, усилили бдительность таможни. Вроде как даже вмешался Андропов, встретился с Харитоном и попросил поговорить с Сахаровым, чтобы тот изъял рукопись из обращения и воспрепятствовал ее проникновению на Запад.
Ситуация подвисла.
В конце мая позвонил отец Насти, попросил собрать ее вещи, сказал, что заедет на днях. Дочь с ним связывалась из Америки, скоро уже возвращалась.
Может, это было и к лучшему, в общем-то, все и так было ясно. То, как они расстались перед ее поездкой, предполагало именно такой исход.
Ну а что было делать? Не пускать? Заставить ее уволиться? Поставить у плиты варить борщ?
Интересно, о чем он думал раньше?
* * *
Настин билет пришлось сдать.
– «Листопад»… О, «Грузия-фильм»! – Вера прочитала афишу на входе в Дом кино. – Хороший хоть? Или заумь очередная?
– Не волнуйся, – успокоила ее Белка. – Тебе сейчас любой подойдет, кроме детского.
– Три года взаперти. – Вера была готова к реваншу. – Совсем уже человеческий облик по теряла.
Выглядела она хорошо, немного пополнела, но это ей даже шло.
Поднялись в буфет, там опять толпились шумные грузины, Петя сразу вспомнил Катю. И не он один.
– А как там Катя-то наша, интересно? Обещала на свадьбу пригласить… – Вера посмотрела на Антона.
– Я не знаю, его спроси. – Антон перевел стрелки на Петю.
Петя пожал плечами:
– Она же ваша подруга.
И подмигнул Антону. Тот покраснел и перевел взгляд на Веру.
– Ну чего ты на меня смотришь? Не можете сами, что-ли, разобраться? – Вере всегда была важна ясность.
Антон пошел занимать очередь к буфетной стойке, неизвестно, что там еще за «Листопад» такой, вдруг действительно муть, выпить-то надо было.
– Ну, рассказывайте, пока я опять в избушку Бабы-яги не вернулась. – Вера обвела всех взглядом. – Когда свадьба?
Белка уже полгода жила с Кирой.
– Будет время, разберемся. – Белка контролировала ситуацию. – Не можем решить, что сначала – ЗАГС или роддом.
– Бельчата, конечно, – не сомневалась Вера. – Сейчас уже все равно, закон вышел, нет теперь незаконнорожденных.
Белка пошла по знакомым, весь буфет, похоже, только из них и состоял.
– Ну что, доволен? – Вера проводила ее взглядом. – Как она?
– Мой пламенный мотор. – Кира улыбнулся.
– Главное ее от этих авантюр с письмами-демонстрациями подальше держать.
– Она уже сама от этого всего отошла.
– Успокоилась наконец? – Вера понимающе посмотрела на Киру, как будто ей точно был известен секрет женского спокойствия.
– Да нет. Разве она когда-нибудь успокоится? Я как-то прихожу домой, а она отжимается. Я говорю: «Ты что делаешь?» А она мне: «В том-то и дело, что ничего не делаю, вот и отжимаюсь».
Вера с Петей засмеялись, хорошо себе это представляя.
– Про письма я ей сразу объяснил, откуда эти проекты выходят. – Кира взглянул на Петю. – А по поводу демонстраций и протестов… Мы с ней как-то были в гостях у друзей, разговорились с одним человеком, он известный литературный критик. Тот высказал мысль, что всё так называемое диссидентство – это «борьба против», в которой обычно нет никакого «за». А бороться нужно только «за».
– Не знаю. Мне кажется, можно и нужно бороться против. Против войны, например. Против зла, – не согласился Петя.
– Ты не понял. Это не значит, будто ничему не следует противостоять, но делать это нужно только ради какой-то положительной программы. Ради мира, ради добра. Он рассказал нам, что, когда начал разбираться и спрашивать у людей этого круга, чего, собственно, они хотят, если придут к власти, всякий раз слышал в ответ либо что-то совершенно неопределенное, либо откровенную ерунду.
Кира посмотрел на Белку, вокруг которой, как всегда, бурлил циклон.
– Борется там у себя на «Мосфильме», шашкой машет. Кому-то помогает, кого-то пытается спасти. Вот Севу своего не спасла. Умер только что. Летала в Одессу.