Они пока не видели Колина. Карен была занята дымящейся сигаретой, Челси жевала пончик. Колин подождал, разглядывая будущих попутчиц. Он не любил, чтобы в машине курили или ели, но и прослыть придирчивым чистюлей не хотелось. Во рту появился металлический привкус вины. Может, удастся незаметно пробраться в здание заправки, купить воды и выполоскать эту гадость? Нет, слишком рискованно. Карен вытащила из сумки еще один пончик, протянула его Челси. Девочка безропотно откусила угощение.
Мистер Тернер нахмурился. Он, конечно, поставщик тортов, печенья, булочек, хлеба – словом, всего того, от чего толстеют, – только, скажите на милость, зачем совать ребенку второй пончик?! Колин подъехал ближе, отрывисто квакнул клаксоном. Звук получился радостным. Карен выбросила окурок, наступила на него каблуком. Челси торопливо запихнула пончик в рот и принялась отряхивать сладкие крошки с футболки.
– Порядок? – Карен приблизилась к машине, пригнулась, сунула голову внутрь и дотронулась до его щеки своей. От нее пахло сигаретами «Бенсон и Хеджес», жевательной резинкой и ядовитыми ванильными духами. – Поцелуй папу, Челси. – Она схватила девочку за плечо, подтолкнула к Колину.
Тот чмокнул дочь в щеку. Щека оказалась сладкой.
– Нас ждут чудесные выходные, – сообщил он девочке.
Выскочил из машины, забрал сумки, стал засовывать их в багажник. Вещей дамы набрали на неделю, но ничего страшного. Места хватает.
– Я поискала этот отель в инете. Там нет бассейна. И спа. – Карен дернула заднюю дверцу, впихнула в машину Челси и гордо прошествовала к переднему пассажирскому сиденью.
Колин молча смотрел, как она устраивается на сиденье рядом, как натягивает ремень безопасности на те самые пышные выпуклости, которые стали когда-то причиной его падения.
– Чуть дальше нашей гостиницы есть еще одна, с бассейном и спа. Можно ходить туда.
– Тогда давай поселимся там.
– Наша выглядит гораздо симпатичней. И она у моря. Прямо у воды. Я забронировал номера с видом на гавань.
Карен это, похоже, не убедило.
– Как у тебя дела? – спросил Колин.
– Ужасно. Часть сотрудников отправили в добровольно-принудительный отпуск, и нам, оставшимся, приходится их замещать, причем без доплаты. – Карен опустила пассажирское зеркальце, полюбовалась своим отражением.
Колин бросил взгляд в зеркало заднего вида. Челси смотрела в окно.
– А ты, Челси? Как школа?
– Ужасно, – повторила Карен любимую присказку. – Над ней издеваются одноклассники. Называют ее жирной.
Колин вспыхнул. Беда в том, что Челси действительно полновата. А дети есть дети, они счастливы ткнуть кого-нибудь носом в его недостатки. Но от мысли, что ее дразнят, стало больно.
– Учительница в курсе, что тебя обижают, Челси?
– Ее это не волнует, – безразлично отозвалась девочка. – Говорит, когда им надоест, сами отстанут.
Дети… цветы жизни… Приехать бы к Челси в школу, отыскать ее мучителей да задать им порки! Но нельзя. Единственное, что ему можно, – устроить дочери прекрасные выходные. Незабываемые.
Когда Колин вырулил обратно на шоссе, на небе засияло солнце.
– Эй, эй, в путь скорей! – фальшиво пропел он.
Карен на него покосилась и стала тыкать в кнопки CD-проигрывателя.
– У тебя «Тейк зет» есть? – капризно поинтересовалась она.
Колин прислушивался к тому, что происходит на заднем сиденье. Вот Челси зашуршала бумажным пакетиком с конфетами… в воздух поднялось облачко пудры… запахло сладким. Колину хотелось отобрать у нее лакомство. Его волновала не чистота в машине, а здоровье дочери. Впрочем, сейчас не самое подходящее время для воспитания. В конце концов, он – лишь внештатный папа. Очень, очень внештатный.
Анжелика локтем нажала ручку двери. Лука не услышал – то ли крепко спит, то ли принимает душ. Она осторожно протиснулась внутрь, держа перед собой поднос с зарядом утренней бодрости для Луки – чашечкой ристретто. Кажется, будить хозяина по утрам стало ее второй работой. Комната тонула в полумраке, в крошечное слуховое окно струился солнечный свет, но занавески задернуты.
Он спал – под одеялом виднелись очертания тела. Анжелика втянула ноздрями его запах, резкий, мускусный, очень мужской.
– Лука! – тихонько позвала она. Тот замычал, перевернулся, потер глаза. – Клэр велела тебя разбудить.
– Отстань! – Голос со сна звучал хрипло.
– Я принесла кофе.
Анжелика обошла кровать, встала над Лукой. Легонько пнула его коленкой в бок.
– Эй, подъем! Сам знаешь, сколько у нас сегодня работы.
Он протянул к ней руку. Анжелика решила – хочет взять кофе, но Лука легонько погладил ее бедро. Бархатная ласка. Привычная, нежная. Ничего не значащая.
Так ведь?
– Еще пять минут. Умоляю, Анжелика. Устал – сил нет.
От его прикосновения сердце трепетно забилось, то запинаясь, то стуча, как сумасшедшее. До чего же заманчиво упасть к Луке в постель, забраться к нему под одеяло, ощутить его руки не только на бедре, а на всем теле. Догадывается ли он, что с ней творится от этого легкого, почти незаметного заигрывания?
Еще как догадывается!
– Решай сам. – Трясущимися руками Анжелика поставила кофе на тумбочку у кровати. – Только меня с самого начала работы в «Приюте» учили, что мы все – одна команда.
И выдав эту тираду, вышла из комнаты.
В коридоре прислонилась к стене. Ноги дрожали, стоять удавалось с трудом. Она застонала, закрыла глаза и в отчаянии запрокинула голову.
Иногда у нее получалось справляться со своей страстью. Иногда – нет. Сегодня явно второй случай. По коже бегают мурашки, кровь играет и пенится, гудит не хуже высоковольтного кабеля.
Да что за наваждение такое! Сколько раз она пыталась рассуждать разумно… Порой здравый смысл побеждал, и Анжелика выполняла свои обязанности, как нормальный человек. Но порой… как нахлынет… И тогда дыхание перехватывает, мозги отказывают, и она теряет волю.
И ведь Лука даже не особенно ей нравился.
Ее бесило то, что он так мало ценит Клэр. Бесила его самоуверенность. Его безапелляционность. Грубое обращение с людьми – не всегда, конечно, но когда на кухне наступала горячая пора, Лука ни с кем не церемонился. И все же было в нем нечто притягательное. Он завораживал Анжелику. Ей хотелось понять, как он устроен. Что чувствует на самом деле. Узнать его сокровенные желания и страхи. Он живет одной минутой – но должны же у него быть какие-то огорчения? Воспоминания? Мечты? Задает ли он себе вопрос: «А вдруг?..»
Она, например, делает это постоянно.
Анжелика не собиралась к нему приближаться. Ни за что на свете. Она слишком любит и уважает Клэр. Однако дома, в тишине и уединении своей комнаты, в уединении собственного воображения… совсем другое дело. Никто не запрещает фантазировать.