«Дома пусть разрушают, там не дома – там виллы, – говорил он журналистам. – А Газа очень густо заселена, и нам нужно строить новые жилые дома».
Звучало довольно странно, с учетом того, что цементный, а значит, и строительный бизнес в Газе тогда был под полным контролем палестинского премьера Ахмеда Курейи, имевшего особые отношения с президентом.
В ходе израильской операции «Дни покаяния» были арестованы тысячи людей. Многих из них держали взаперти сутками, выясняя личности или просто так, для профилактики.
Многие назначения, сделанные Арафатом в секторе Газа незадолго до его смерти, привели к массовым волнениям и даже вооруженным столкновениям. В Газе не желали, чтобы власть Арафата в этой части Палестины укрепилась, а число ключевых должностей, подаренных его родственникам, увеличилось. Президент назначил на должность начальника службы безопасности Газы своего племянника Мусу. В ответ неизвестные обстреляли штаб-квартиру Мусы. Хотя почему неизвестные? Их имена, кажется, президенту Арафату были хорошо известны. Многих из них, кстати, арестовали израильские солдаты во время очередной зачистки.
Старики не бывают радикалами. Если ты в молодости революционер, это восхищает, если в старости – это вызывает смех. Арафат это понял. Несмотря на переменчивое отношение к нему его народа, ближайшее окружение хранило и до сих пор хранит верность своему патрону.
Я пил чай в доме своих палестинских знакомых и внимательно слушал то, что рассказывал мне Файез Батран, сотрудник личной охраны Ясира Арафата. Полковник Батран был в числе приближенных палестинского раиса до девяносто девятого. Я, пожалуй, оставлю без изменений орфоэпию повествования моего собеседника. Ведь Батран хорошо говорил на русском. А если немного и стал забывать великий и могучий, так это даже довольно любопытно, особенно в коктейле с клокочущим арабским акцентом.
«Мы знали его, я лично, где-то десять лет назад. Как переехали в Газу, как осуществляли договор в Осло. Мы видели в нем человека действительно человечного, лидера, настоящего лидера. На Арафата хотели устроить покушение – с помощью самолетов, ракет, ядов всяких. И он каким-то образом, с большим чувством опасности, вылез из положения, как будто судьба хранила этого человека, чтобы он нам осуществлял какое-то государство».
Но государства, даже «какого-то», у Арафата не получилось.
Файез Батран был одним из тех, кто вернулся с Арафатом в Газу после того, как ему удалось договориться с израильтянами о создании Палестинской национальной автономии. Он оказался в числе двухсот ближайших к Арафату палестинцев после того, как летом восемьдесят второго будущего раиса вынудили покинуть Бейрут.
Тогда, рассказывал Файез Батран, последнюю группу палестинских боевиков усадили на французский военный корабль, который отправился в Тунис. Ариэль Шарон до сих пор жалеет, что не уничтожил тогда главного противника всей своей жизни. Но, пожалуй, это было невозможно. Правительство Соединенных Штатов вело переговоры с палестинцами о прекращении огня, и одним из главных условий было следующее – сохранить жизнь Арафату. Именно на французском корабле Арафат решил сменить военную кепку на куфию, но оставить зеленый военизированный френч до победы палестинской революции. Любопытно, что с того времени у Арафата было всего лишь два костюма. Оба военного покроя.
Арафата называли бедным президентом еще более бедной страны, но первый свой секретный счет он открыл в шестьдесят пятом, положив на него при помощи эмира Кувейта пятьдесят тысяч долларов. Некий специалист по финансам из Америки – его имя Джон Принс – считает, что на этом и подобных ему счетах аккумулированы шесть миллиардов долларов. В это верят не все, но юная, по сравнению с самим раисом, вдова Суха считала, очевидно, иначе. На церемонию прощания с Арафатом она не приехала, посчитав, очевидно, что он с собой в могилу не унес ничего, кроме собственных тайн.
По одной из версий, первые большие деньги Арафат заработал в юном возрасте, перепродавая оружие, принадлежавшее бедуинам из Арабского легиона, созданного англичанами в тридцатые годы. Но вряд ли на эти деньги можно было делать революцию. А вот счет, который помог открыть ему сверстник, шейх Кувейта Джабер ас-Сабах, сделал ФАТХ небедной организацией. В то время, в пятьдесят шестом, нефть еще не сделала бедуинов Кувейта богатыми, так что пятьдесят тысяч от шейха были свидетельством искренней щедрости.
Вдова Арафата, Суха, претендовала на все его деньги, но смогла доказать свои права лишь на триста миллионов долларов. Они познакомились в Иордании, в восемьдесят пятом, когда мать Сухи, христианка Раймонда Тауиль, по прозвищу Тигрица, попросила Ясира дать интервью своей дочери-журналистке.
«Думаю, что мы жили другой жизнью, особой жизнью. Моя мать была заметной личностью на оккупированных территориях. Двадцать лет назад она была первой, кто начал диалог с израильтянами, – рассказывала о Тигрице ее знаменитая дочь. – Мне говорили, чтобы я не была пассивной по отношению к происходящему. Чтобы я не пряталась в собственном доме, когда мой народ терпит лишения».
В девяностом, когда они поженились, Сухе было двадцать семь, Арафату – шестьдесят один. Тигрица-Раймонда умоляла дочь не делать этого, но та не послушалась и приняла ислам. Разлад между супругами обозначился три года спустя, когда Арафат не взял жену в Осло, столицу Норвегии, на подписание соглашений с израильтянами.
«Я осуждаю терроризм во всех его проявлениях. Я осуждаю терроризм». Сказано Арафатом в Женеве, в 1988 году.
Перед встречей в Осло Махмуд Аббас сказал Арафату: «Суха или Палестина». Раис сделал выбор и поехал в Норвегию без молодой супруги. О чем они говорили за закрытыми дверями, неизвестно, но на людях жена президента всегда говорила о нем эмоционально, красиво, но слишком абстрактно, например, так: «Я нашла в нем некое очарование. Он был очень открыт людям. Он был очень обходителен, я имею в виду с женщинами, очень, как говорят французы, галантен».
На могилу к мужу вдова, обитающая в Париже, не приехала. Суха никогда не скрывала свои претензии на палестинские миллиарды. Когда Арафат был на больничной койке, она поняла – ее час пробил. Дочь Тигрицы отправилась в Мукату на «денежную войну». Ей помогал Пьер Разек, бывший глава разведслужбы ливанских «христианских фаланг» и, по совместительству, израильский агент. Так, во всяком случае, о нем говорили его ливанские недруги. В среде «фалангистов» мсье Разек считался «номером вторым» после их командира Элиа Хубейки, уничтожившего Сабру и Шатилу.
У многих палестинцев жены – из бывшего СССР. Все те, кого нам удалось увидеть в Рамалле, представляя себя на месте Сухи, говорили, что никогда не решились бы предать своего мужа. Или хотя бы память о нем. В таком случае охраннику президента Файезу Батрану повезло больше, чем Арафату. Его жена Ольга говорила мне следом за своим мужем: «Я считаю, Арафат – это одна из сильных исторических личностей, он прожил свою жизнь не в погоне за чем-то мирским, как мы. Мы встаем, заботимся о чем-то, с утра идем на работу. Но есть люди, которые на протяжении тысячелетий живут не для себя, а для всего человечества, и вот, мне кажется, Арафат – один из таких людей. Он прожил свою жизнь за идею. Может быть, кому-то эта идея, освобождение Палестины, может быть, методы ее достижения покажутся жестокими. Может быть, для Запада он будет террористом, но он все-таки боролся за идею, и идея эта была – палестинское государство».