В папином мире нет места пугающим странностям и неожиданностям. В нём всё разложено по полочкам– каждой вещи дано самое точное определение, приготовлена самая подходящая обёртка и ленточка. Но именно это и делает папу папой.

Юся выпустила корзину из рук, проверила, не оборвалась ли под рубашкой тонкая цепочка крестика. Папа верит, что этот кусочек серебра защищает дочку от напастей, его вера и любовь заключена в этом холодном маленьком предмете. Нет, с цепочкой ничего не случилось– и с крестиком всё в порядке.

Юсинь подошла к дому Урсулы. Неужели она действительно добралась? Смогла, сумела!

Молочный туман, завернувшийся вокруг него одеялом, услужливо раздвинулся, и Юсинь почему-то представила себя у Мильки дома. Его восьмидесятилетняя бабушка поливает бегонию на подоконнике, напевая какую-то безнадежно устаревшую, но приятную мелодию. Бабушкины руки пахнут цветочным мылом, седые волосы-паутинки чуть выбиваются из-под мягкого платка. Юсинь собирается помочь бабушке разобрать шкатулку с брошками– нужно отложить те, у которых сломана застёжка или потрескался лак, чтобы отнести мастеру. Милькина бабушка ходит, прихрамывая, и спина у неё болит слишком часто, но всё же она по-прежнему бодра и обещает Юсе, что, как только они закончат с украшениями, она заведёт тесто для вкуснейшей кулебяки.

Юсинь всегда хотелось, чтобы у неё была такая же бабушка, как у Мильки. И она признавалась в этом, заодно пеняя ему, когда он, по забывчивости, убегая гулять на целый день, не интересовался утром бабушкиными делами. Юся представляла, как было бы замечательно жить с такой бабушкой, как у Мильки, но она не могла уместить в голове, каково было бы жить с такой бабушкой, как Урсула…

Юся словно ощутила на себе леденящее ведьмино прикосновение, взгляд холодных, блестящих, словно рыбья чешуя, глаз. Разве может бабушка смотреть так на свою внучку, разве может умело скрывать чувства и не раскрыть правду, отпуская её навсегда? Зачем она вообще год назад отпустила Юсю, если сделала всё для того, чтобы заполучить, – навела мо́рок на Юсину маму (выходит, собственную невестку), обманом заманила в Страну Туманов?

* * *

Дрём перепрыгнул с одного одуванчика на другой – белые шапки рассыпались по небу лёгкими перьями. Теперь улетят семена куда-то, пустят где-то гибкие корни. Приживутся ли?

Дух, чья призрачная тень ненадолго зависла над полем, проводил взглядом рыжеволосую девочку. Она добралась туда, куда спешила.

Дрём снова сорвался с белоснежного цветка, заметив, как стебель соседнего одуванчика облюбовала прозорливая улитка. Вынырнув из ниоткуда, дух зашипел на неё, оголив мелкие зубы, улитка схоронилась в раковину и шлёпнулась на землю.

Дрём дрожал над этой поляной столько, сколько существовал. Возможно, он и сам возник из какого-нибудь дефектного одуванчика. Впрочем, так это в действительности или нет – духу неважно. Главное – сберечь чудо сонного зелья, белены, дурмана, дремучки, горицвета. Разные названия люди давали сон-траве, принимая за неё то лаванду, то пустырник, то валерьяну и мандрагору. На самом деле сонтрава– обыкновенный одуванчик, выросший высотой с дерево. Уснешь рядом, увидишь своё прошлое или грядущее, пошлёшь во сне знак близкому другу.

Правда, не всем дух разрешал отдыхать на поляне. Не всем разрешал пользоваться пророческою силою травы. Лишь тех пропускал и сопровождал в пути Дрём, кто светился, как светляки в непроглядной мгле. Рыжеволосая девочка светилась. И хотя Дрём не сразу заметил её свет– он то исчезал, то вспыхивал вновь, – дух всё же понял, что девочка заслуживает получить от него дар. И распорядится им умеючи.

Как крылья бабочки

Юсинь звонила в колокольчики, стучала и ждала столько, что в пору было уснуть под дверью на коврике. Дом Урсулы не хотел впускать непрошенную гостью, даже если она была внучкой хозяйки и даже если на ней лежала «миссия спасения».

Но Юся не для того проделала такой долгий путь и испытала так много страха, чтобы застрять здесь, за шаг до финальной точки.

Она уже вознамерилась пробраться в дом через единственное овальное окошко, в котором, как она сейчас вдруг вспомнила, однажды уже застревала. Однако Юся вовремя спохватилась. Ведь когда-то ей удалось выбраться из заточения. И для этого, кажется, потребовалось не так много. Юсинь надо просто приказать двери открыться.

– Пусти! – велела Юся строго и для верности хлопнула в ладоши, как это делала при ней когда-то Урсула.

Дверь и не подумала сопротивляться, она податливо и без всякого скрипа отворилась…

В доме было темно. Несмотря на то что, окинув комнату беглым взглядом, Юсинь не обнаружила нигде лекарств, в воздухе всё же висел напористый запах болезни. От того уюта, который то и дело всплывал сейчас в воспоминаниях, не осталось и намёка. Хранившие волшебство разноцветные бутылки, прикреплённые к потолку верёвками за горлышко, болтались в углу, словно висельники. Не было в них ни волшебного света, ни жизни. Жгучий перец, рассыпанный на подоконнике в качестве лучшего оберега от нечисти, пожух и покрылся зеленовато-белой плесенью. Она беззастенчиво изъела его, лишив былой яркости.

Прозрачные банки, наполненные жидкостями с плавающими в них корешками, листьями и ягодами, по-прежнему стояли на громоздком старинном буфете, но теперь некоторые треснули, а кое-какие вовсе лопнули, неприглядно растёкшись по резным дверцам. Глазастые часы, висевшие над буфетом и поразившие Юсинь своей необычностью, продолжали покорно тикать. Но живые глаза, заменившие привычные цифры на циферблате, были прикрыты.

Берёзовая ветка, висевшая под потолком и служившая большеносым серым крылаткам жёрдочкой, оказалась пуста. Ни одной птицы. Даже самой тихой.

Юсинь направилась к величественному креслу, принимавшему гостей. Оно было развёрнуто спиной к двери, Юсинь не видела сидит ли в нём кто-то, поэтому, испугавшись, что именно там она сейчас и найдёт ведьму, остановилась. Что скажет она ей, признается ли в том, что видела сон и догадалась кто такая Урсула?

Поколебавшись секунд пять, Юся всё же решительно подступила к креслу и не без труда развернула его к себе лицом. В нём, свернувшись калачиком, спал кот. Совсем старый, серо-голубой, облезлый, со шрамом на правом боку. Кот спал беспокойно– лапы его то и дело подёргивались, как если бы он убегал во сне от собаки, грудь судорожно поднималась. «Неужели Рыська позволил Урсуле взять ещё одного помощника?»– подумала Юсинь и провела тёплой ладонью по его шерсти. Кот тут же встрепенулся, открыл глаза, зажмурился от удовольствия, но не замурлыкал. Юся улыбнулась. Красивые у кота глаза– раскосые, сочножелтые, будто в чёрной карандашной обводке. Совсем как у рыси…

– Р-рыська? – догадалась вдруг Юсинь и от удивления уселась в кресло. – Ч-что т-тут с-случилось, что с т-тобой п-произошло, где Урсула?

Кот вспрыгнул на стол и жалобно мяукнул. Затем махнул пушистым хвостом и, застыв элегантной статуэткой, уставился куда-то немигающим взглядом. Юсинь проследила за ним. Над кроватью, в которой она когда-то пробудилась после своего похищения, сейчас спускался нарядно-кружевной балдахин. Именно на него глядел Рыська.