…Первое время я думал, что это просто известная ведомственная ревность, поскольку ГрузЧК не всегда соблюдал служебную субординацию. Фриновский, например, мне очень часто говорил: все, кто работал когда-либо в Закавказье, обязательно пройдут по каким-нибудь показаниям в Грузии, липуют там дела.
Вероятно, по наущению Фриновского Ежов и поднял дело Сефа. Показательно, что Сеф, который работал в наркомате легкой промышленности Грузии, был арестован в Москве и долгое время провел в застенках. Видимо, Ежов держал Сефа как возможную козырную карту в игре против Берии. Его расстреляли только 29 августа 1938 года, именно когда «подчищали хвосты» в связи с назначением Берии. В мае 1939 года следственное дело Сефа было затребовано правой рукой Берии Богданом Кобуловым и с тех пор числится утраченным.
У Ежова к 1938 году были причины бояться мести Берии. По тогдашнему положению вещей Лаврентий был проконсулом Закавказья. Считалось недопустимым арестовывать его подчиненных без его разрешения. В покаянном письме Сталину Ежов писал, что Берия «не простит, что Буду Мдивани „раскололи“ в Москве, а не в Тифлисе, не простит разгрома Армении, поскольку это не по его инициативе, не простит Магабели, не простит Горячева».
В этих словах много неожиданного. Считалось, что за страшной кровавой чисткой армянской парторганизации стоит Лаврентий Берия. Между тем слова Ежова неслучайны. Традиция обвинять Берию во всех кровавых преступлениях, особенно в Закавказье, идет с 1953 года. Распространена, например, точка зрения, что Берия лично вызвал в 1936 году в Тбилиси первого секретаря компартии Армении Агаси Ханджяна, в результате чего 9 июля тот застрелился. В 1955 году, после проверки специальной комиссии Главной военной прокуратуры, выяснилось, что Ханджян застрелился в кабинете Берии. Об этом якобы свидетельствовал ответственный партийный работник Иван Коротков, который к 1955 году уже умер. Тем не менее, некая Иванова утверждала, что Коротков, с которым она вместе работала в Тбилиси, услышав два выстрела из кабинета Берии, ворвался туда и увидел Лаврентия и окровавленное тело Ханджяна. После он даже нарисовал карандашом картину – труп первого секретаря армянской компартии на ковре в кабинете Берии. Надо заметить, что потом этот Коротков устроился на должность деректора Музея изобразительных искусств им. Пушкина. Во время подготовки знаменитого секретного доклада Никиты Хрущева на ХХ съезде партии в 1956 году ЦК получил записку заместителя председателя КПК Т. П. Комарова, в которой, со ссылкой на несколько свидетелей, почти все к этому моменту уже умерли, утверждалось, что Ханджян был убит Лаврентием Павловичем, после чего грузинские чекисты инсценировали самоубийство. Между тем известный историк Борис Соколов убедительно доказывает, что у Ханджяна было много причин для самоубийства. Он работал в Ленинграде при Зиновьеве, и вызов в Тбилиси в преддверии громкого процесса Зиновьева – Каменева вполне обоснованно мог воспринять как завтрашний арест. У Берии не было никакой нужды лично убивать и без того обреченного человека, тем более в своем кабинете.
Еще одним свидетельством борьбы Ежова с Берией Борис Соколов считает арест Василия Жужунавы, чекиста, делавшего успешную карьеру при покровительстве Берии. Жужунава был снят с должности наркома внутренних дел Абхазии Ежовым в декабре 1937 года, но исключен из партии и арестован только в июле 1938-го. Дело в том, что Жужунава был выдвиженец Берии, работал с ним еще в Азербайджане и назначен в Абхазию после смерти Лакобы для чистки лакобовской номенклатуры. И вполне возможно, что целых полгода Берия пытался спасти своего сослуживца. Однако тот все же был арестован и подвергнут пыткам в Тбилиси именно в тот момент, когда противостояние Берии и Ежова перешло в открытую фазу. Дальнейшая судьба Василия Георгиевича нам неизвестна, нет ни приговора, ни справки о смерти. Вполне возможно, что Жужунаву выпустили из тюрьмы по бериевской амнистии, когда конфликт с Ежовым окончательно разрешился.
Упомянутый Ежовым в письме некий Горячев – вероятно, тот самый член КПК по Закавказью, который разбирал «антипартийную болтовню» Сефа и, соответственно, также много знал о скандале вокруг плагиата и был арестован без ведома Берии.
О том, что у Буду Мдивани была очная ставка в Москве в присутствии Ежова, мы уже писали в пятой главе. Действительно ли старика «раскололи» московские следователи или дело решили многомесячные пытки в Тбилиси, остается непонятным. Возможно, Ежов просто приписал себе эту заслугу. В любом случае из письма становится ясно, что этапирование и допросы Мдивани в Москве вызвали недовольство Берии.
Опасения Николая Ивановича были абсолютно обоснованны. Берия с первых шагов в наркомате начал вести себя как власть имеющий, и вскоре Ежов понял, что его песенка спета. Он горько запил, в наркомате почти не показывался, предавался беспорядочным половым связям с лицами обеих полов. Более того, Ежов вел пьяные разговоры в присутствии случайных людей о необходимости убить Берию, и даже самого Сталина.
Обсуждались два плана. Вызвать Берию на конспиративную квартиру для встречи с важным агентом в присутствии Ежова. Далее напасть на квартиру группой чекистов под видом врагов народа, застрелить Берию и легко ранить Ежова.
Второй план, о котором Ежов болтал с ответственным за охрану первых лиц государства Израилем Дагиным и бывшим заместителем Михаилом Фриновским, заходил куда дальше. 7 ноября 1938 года во время праздничной демонстрации задумывалось утроить беспорядки на Красной площади и под шумок застрелить Сталина и Молотова.
Между тем Берия постепенно и неуклонно подминал наркомат под себя. 8 октября 1938 года Политбюро создает комиссию для подготовки проекта постановления о «новом порядке проведения арестов, о прокурорском надзоре и о ведении следствия». Комиссию формально возглавляет Ежов, но ее ядром становятся Берия, Маленков и Вышинский. 17 ноября постановление комиссии было утверждено Политбюро. В постановлении содержалась резкая критика деятельности НКВД, сообщалось, что враги народа и шпионы, внедрившиеся в органы, запутывали следственные дела, извращали советские законы, производили массовые необоснованные аресты, спасая от разгрома своих сообщников. Также ликвидировались «тройки», прекращались массовые операции, усиливался прокурорский надзор за НКВД.
29 октября 1938 года Берия по совместительству становится начальником ключевого Главного управления государственной безопасности НКВД. С конца октября начинаются массовые аресты «ежовцев», в том числе арестованы Дагин, Шапиро и Журбенко, собиравший материалы на Лаврентия Павловича.
19 ноября в кремлевском кабинете Сталина рассматривалось заявление о нарушениях в НКВД, поданное начальником Ивановского управления Виктором Журавлевым. Заявление было инспирировано Берией, который специально встречался с Журавлевым. Чекист утверждал, что в НКВД продолжают работать враги народа Радзивиловский и Литвин. Старший майор госбезопасности Александр Радзивиловский был предшественником Журавлева в Иваново, а Михаил Литвин руководил Ленинградским управлением НКВД. Еще 12 ноября Литвин был вызван Берией в Москву. В тот же день ему позвонил Ежов и намекнул, что в столице его не ждет ничего хорошего. Литвин немедленно застрелился. На его место был назначен правая рука Берии Сергей Гоглидзе. Радзивиловский 13 ноября был арестован. 14 ноября подался в бега глава НКВД Украины Александр Успенский, предупрежденный Ежовым об опасности.