– Я не пью пива, – отчеканила она.
– Классное пиво, – выдохнул Монах с удовольствием. – Много теряете. Вы не пьете вообще или не пьете пива?
– Я не пью вообще.
– У меня предложение, Лариса. Мы с вами в одной лодке сейчас, типа союзники. Попробуйте хотя бы!
Он с удовольствием жевал бутерброд и запивал его пивом. Борода его победительно торчала, и Лариса вдруг усмехнулась, вспомнив, как отец спросил, не застревают ли там крошки.
– Застревают, – сказал Монах. – Но всегда можно вытряхнуть. Не проблема. Попробуйте пива!
Лариса нерешительно взяла бокал, пригубила. Монах с улыбкой наблюдал. На ее верхней губе осталась пена, и она ее слизнула. Глаза их встретились, и Монах подмигнул. Лариса вспыхнула.
– Мы не могли бы сходить к вашей тетке, я хочу посмотреть, что там?
– Квартира опечатана. Что, собственно, вы собираетесь там найти?
Монах пожал плечами и сказал назидательно:
– Когда вы исследуете неизвестное, то никогда не знаете, что обнаружите. Что-нибудь. – Он выразительно дернул бровью и добавил: – Можете постоять на улице. Сделаете вид, что ждете подругу.
– Я пойду с вами, – сказала она сухо. – Недолго. И я не позволю вам шарить и заглядывать в шкафы и письменный стол.
– Я ни к чему не прикоснусь, – сказал Монах. – Просто хочу почувствовать атмосферу.
– Ну да, ведь вы ясновидящий, – ядовито сказала она.
– Издеваемся? Это от пива? – хмыкнул Монах. – С непривычки?
Лариса вспыхнула и невольно улыбнулась, и Монах подумал, что впервые видит ее улыбающейся.
– Идите первая, – сказал Монах. – Вдвоем мы слишком бросаемся в глаза.
Лариса кивнула и ускорила шаг. Вдруг обернулась и сказала:
– Код – триста пятьдесят девять, третий этаж, квартира восемь.
Монах не торопясь двинулся к перекрестку. Постоял там, рассматривая афишную тумбу, и, так же не торопясь, отправился обратно. Поднялся на третий этаж, толкнул дверь с болтающейся длинной бумажной лентой с лиловыми печатями. Лариса с несчастным лицом стояла в прихожей, не решаясь войти в раскрытую дверь гостиной. Монах аккуратно закрыл за собой дверь, и они обменялись вопросительными взглядами. Монах неопределенно взмахнул рукой. Лариса переступила порог комнаты. Монах последовал за ней. Оба молчали. Лариса заплакала. Она плакала не всхлипывая, почти не дыша, снимая слезы пальцами…
Монах, стоя на пороге, рассматривал гостиную убитой судьи Сидаковой. Полумрак, задернутые шторы; несколько картин: зелень, река, цветы; светлая мебель, кожаный диван, пара кресел, журнальный столик, на нем вазочка с конфетами; фикус – почти дерево в китайской вазе у окна – с поникшими листьями.
Лариса вышла и вернулась с графином воды. Вылила воду в вазу. Монах неспешно двинулся в другую комнату. Оказалось, спальня. Идеальный порядок, кровать застелена, две картины – городской пейзаж и натюрморт, обе в радостных желто-зеленых тонах – ему пришла на ум яичница, посыпанная зеленым луком; в углу мрачноватый деревянный диптих – мадонна с ребенком и Христос, удачные реплики с очень старых икон. Монах даже заходить сюда не стал – постоял, обвел взглядом и прикрыл дверь.
Кабинет. Письменный стол, всякие мелочи вроде фигурок зверей – майолика, розовый кварц, нефрит; фотографии: Сидакова на фоне джунглей, в аквапарке, на пляже; на одной – вместе с Ларисой; массивное кресло; старинный бронзовый чернильный прибор с дарственной надписью от коллег в день рождения – витязь на коне перед громадной головой в шлеме; на стене картина с изображением молодой женщины на теннисном корте; рядом – разноцветная цейлонская маска. Монах подошел ближе, чтобы рассмотреть женщину на картине. Не было сомнений, что это была судья Сидакова. Молодая, красивая, сильная…
Он осмотрел телескоп на тонком штативе, похожий на кузнечика или марсианина. Труба была направлена в правый верхний угол окна. Он прочитал название: «Celestron» и вспомнил, что пару недель назад было полнолуние. Видимо, Сидакова рассматривала остатки строений на Луне… если Луна была в той стороне. Монах попытался представить себе, где могло быть ночное светило, но так ни до чего и недодумался. Он отдернул шторы, выглянул в окно. Уютный двор, много деревьев, сейчас облетевших, две скамейки, какие-то кусты, остатки клумб. Трава припорошена не то снежком, не то инеем. Немолодой человек гуляет с собакой. В глубине через облетевшие деревья справа просматривался пятиэтажный дом – в ста метрах примерно, с балконами, забитыми всяким ненужным барахлом и неистребимым бельем на веревках. «А наверху звезды», – подумал Монах. В полнолуние до Луны можно рукой дотянуться, все морщины, горы и кратеры на виду. И остатки разрушенных крепостей – бывших космических баз, не иначе. Или замков. «Нужно будет как-нибудь зайти в планетарий, взглянуть в телескоп», – пришло ему в голову.
Он стоял посреди комнаты, рассматривал пейзаж за окном и думал. Вбирал в себя атмосферу и дух чужого жилища…
…Они вышли из квартиры. Лариса послюнявила палец и аккуратно вернула бумажную полоску на место. В природе уже наступили ранние осенние сумерки. Они не торопясь шли вдоль улицы – Монах провожал Ларису до ее офиса.
– Я знакома с вашей бывшей женой, – вдруг сказала она.
«С которой?» – хотел спросить Монах, но вовремя прикусил язык. Она действительно пыталась собрать о нем информацию.
– Она читает психологию в Политехническом. Очень приятная…
– Леночка? Откуда?
– Она разводится, пришла проконсультироваться. И как-то так случайно получилось…
– Лена разводится? Не знал.
– Речь зашла о вас… совершенно случайно. Она спрашивала о вас…
– И что вы сказали?
– Что вы дружите с моей сестрой. Что вы собираетесь делать, Олег?
– С чем? – вырвалось у Монаха.
– С убийствами.
– Буду думать. У вас в семье все интересуются астрономией?
– Никто, насколько мне известно. Для отца вся жизнь в театре, для Лики – тоже. Зачем она привела вас в наш дом?
– Она сказала, что опасается еще одного убийства.
– Что?! – Она уставилась на Монаха расширенными глазами, в которых был страх. – Лика так сказала? Но почему? Она же могла поговорить со мной, с нами! Почему вы?
– Не знаю. Она увидела мой сайт…
– Знаю! Видела. Очень впечатляет… – Она пыталась прикрыться иронией, но получилось плохо. – Лика – маленькая дурочка, она все время играет роль, все время на сцене, а отец поощряет. Он… его все забавляет, понимаете? Она как ученая обезьянка, как шут при коронованной особе. Я хотела забрать ее к себе, но она отказалась, она обожает отца. А он… мир вокруг для него театр, скетч, фарс! Одна большая шутка. Он не умеет сопереживать. Вообще, Олег, мы – странная семья, неспособная к эмпатии. Вы увидели нас во всей красе – отец издевался над гостями… даже его внешний вид, эта серьга, этот колпак… издевательство. Нате вам, филистеры! Меня он ненавидит!