…Без десяти четыре Монах переступил порог погребка «Детинец». Встал, обвел взглядом небольшой зал, где царил желто-красно-синий полумрак – окно-витраж изображало оленя на фоне синего неба. Над оленьими рожками застыл серпик молодого месяца. Зал был пуст, лишь за столиком у окна спиной к нему кто-то сидел. Монах отметил оттопыренные уши и круглую воробьиную голову, стриженную под ноль. Мальчик? На столе стояли чашка с кофе и маленькая рюмка коньяку. Не колеблясь, он потопал к столику.
– Лика? – В голосе его сквозило сомнение.
Мальчик вздрогнул и привстал, уставясь на Монаха выпуклыми зелеными глазами. Кивнул. Монах присмотрелся. Это было странное существо – тощее, бледное, как картофельный росток в погребе, в белом обтягивающем свитерке, увешанное цепочками и кулонами. С крохотными грудками. Девочка! Монаха кольнуло нехорошее предчувствие – напрасно он принял приглашение. Но поздно, деваться было некуда.
– Позволите? – Он вытащил стул и уселся напротив.
– Господин Монахов? – пискнула девочка тонким голоском эльфа, не сводя с него настороженного взгляда.
– Я! – отрапортовал Монах, помахав официантке. – Кофе, пожалуйста. Я не опоздал?
– Нет, это я пришла раньше. У меня бзик – дико боюсь опоздать. Вы такой… такой… – она запнулась. – Такой большой! И борода больше, чем на фотке, и вообще…
– Старая фотография, я с тех пор подрос. – Монах степенно пропустил бороду сквозь пальцы. – Опаздывать женщине простительно. Даже нужно. Пусть ваш мужчина почувствует страх, что вы можете не прийти.
– Правда? – Она всматривалась в его лицо, пытаясь определить, шутит он или серьезен.
– Правда. Самая правдивая правда на свете.
Она неуверенно хихикнула.
– Так что же у вас случилось, Лика?
– Кое-что, и я думаю, скоро может случиться еще.
– Вас мучат предчувствия?
Она пожала плечами.
– Лика, сколько вам лет? – вдруг спросил Монах.
– Я уже совершеннолетняя, – заявила она важно. – Допустим, двадцать. – Она увела взгляд и закусила губу – соврала.
Монах взял ее руку. Рука была холодная, с тонкими детскими пальцами и короткими ноготками. Она побагровела, вспыхнули даже уши, и попыталась вырвать руку, но он не позволил. Они сидели, держась за руки. Она смотрела в стол…
– Вам семнадцать, Лика, не врите старшим.
– Подумаешь! Допустим, почти восемнадцать. А как вы догадались?
– Вы читали мой сайт?
– Ну, читала, и что? – удивилась она.
– Помните, что там сказано? Бывалый путешественник, психолог, ясновидящий… Так что любое вранье мигом просекаю. Понятно?
– Там не было про ясновидящего! – вскрикнула она. – А вы правда ясновидящий?
– Конечно. А теперь рассказывайте.
– Пятнадцатого день рождения мамочки, и у нас будет прием.
– Где будет прием?
– У нас дома. Ну, не прием, а просто гости. Это семейная традиция после смерти мамы, почти двенадцать лет. Собирается вся семья.
– Ваша мама умерла?
– Да, я была еще совсем маленькая, пять лет всего. Сердце. Вы не могли бы говорить мне «ты»? А то как-то… – Она передернула острыми плечиками.
– Чем ты занимаешься? Учишься?
– Ага. В театральной студии. Это семейная профессия. Мама была актриса. Папочка – режиссер, вы наверное слышали – Роман Левицкий! Работал в Праге, в Риме, в Берлине. В Риме ставил «Божественную комедию», в Берлине – Брехта. – В голосе ее зазвучали хвастливые нотки. – До сих пор в репертуаре. Сейчас он пишет мемуары – встречи со знаменитостями, современный театр, все такое. Он у меня старенький, ему уже за семьдесят. Я у них поздно родилась. Сейчас почти не выходит, сидит дома. У него проблемы со здоровьем.
– Одна из моих жен была актриса, – заметил Монах. Имя режиссера было ему незнакомо. – Пробовала себя где-нибудь?
– В роли Дездемоны… – Лика скосила взгляд на витраж, оттопырила нижнюю губу.
– Как тебя принимали? – Монах с трудом удержал усмешку, представив себе это странное существо в роли Дездемоны.
– Плакали! – процедила она неохотно.
– Ну что ж, это признание.
– От смеха! Представляете?
Монах рассмеялся.
– Понятно. Ну и..?
– Понимаете, двадцать четвертого сентября разбилась на машине жена отца, Нора. Не вписалась в поворот, был дождь, темно… – Она вздохнула. – Неплохая женщина, мы с ней ладили. Глупая, правда. Тоже актриса, только оперетты. Папа обожал ее пение. «Я танцевать хочу, я танцевать хочу…» – и все такое. После ее смерти он неделю не вставал, отказывался есть. Если бы не Юлия… это наша экономка, на ней все держится. Она ведет дом, следит, чтобы папочка принимал лекарство – у него давление и печень. Она правильная тетка. Даже Лариска это признает. Говорит, слава богу, что есть Юлия, иначе всем вам хана, все с придурью, что ты… это про меня, что папочка. Лариска – это моя старшая сестрица, очень правильная… аж тошнит!
Монах подавил ухмылку.
– Это Юлия тебя воспитывала после смерти мамы?
– Еще чего! Меня никто не воспитывал. Лариска пыталась… даже не смешно! Она страшная зануда. Отец вечно в разъездах, Юлия вела дом, а Лариска зудела. Ужас! К счастью, она с нами не живет, у нее шикарная сталинка в центре. Папочка с Норой поженились девять лет назад. Нора была безобидная. А Лариска тогда жила с нами. Она сначала ушла – когда училась в институте, а когда умерла мамочка, вернулась. А когда папочка женился, снова ушла. И с тех пор меня никто не пытается воспитывать. Мы жили вчетвером – отец, Нора, я и Юлия. Юлия с нами уже лет восемь или даже больше. Или нет! Она пришла сразу после папочкиной свадьбы. Значит, восемь. У отца еще есть сестра, копия Лариски, тетя Нина. То есть была. Они не разговаривали сто лет. То есть папочка и тетя Нина. Тетя Нина только Лариску жалует. Характер фельдфебельский, что у Лариски, что у тети Нины. Тетя Нина – работала судьей, а Лариса адвокат – два сапога… – Она вдруг осеклась. – Никак не привыкну. Тетю Нину убили месяц назад, двенадцатого октября. Открыто следствие, к нам все время ходят, расспрашивают. Две смерти за месяц. Даже меньше. Если бы вы видели, как они на нас смотрят! Лариска – наследница, тетя все оставила ей. Она была богатая, муж дядя Слава – художник, хорошие картины ей оставил, она их понемножку продавала и ни в чем себе не отказывала. Отец чувствует себя виноватым, они никогда не ладили, он говорит, что не проявил достаточно терпения, в детстве он ее очень любил, она делала с ним уроки, научила плавать. А я помню, он рассказывал, как удирал от нее, сыпал соль в чай, а однажды порвал школьный дневник, и она его отлупила. И вообще издевался. Знаете, когда умирают родные, начинаешь изводить себя за невнимание, грубые слова, не так сказали, не то, не проявили терпения, соли насыпали… Просто ужас! Папочка едва пришел в себя после смерти Норы, как тут тетю Нину убили. Он снова слег, даже не хотел гостей, но я сказала, что это семья, надо быть вместе, традиция есть традиция, и он согласился. Вот! А теперь…