Турбанов готов был кинуться опознавать неизвестную ему Аббацию, но расшифровка всплыла в следующем же абзаце письма:
«…А вот Млеч какой-то югославский эквивалент Милана, как Аббация – Опатья».
«Не хочу быть в апатии одна», – сообщила ему Агата.
Это уж точно не случайное совпадение.
Он вернулся к пропущенным туристическим порталам, чувствуя себя необыкновенно везучим охотничьим псом, взявшим правильный след.
«Опатия (по-хорватски Opatija, по-итальянски Abbazia), один из самых популярных курортов на севере Адриатики, на берегу Кварнерского залива. Мягкий климат, незабываемые виды, лавровые леса…» Ага, вот: «Название происходит от слова “аббатство”. Под именем Аббация город упоминается в ряде литературных произведений, в том числе в рассказе А. П. Чехова “Ариадна” и в рассказе Тэффи “Подлецы”. Прототипом адриатического городка в рассказе Владимира Набокова “Весна в Фиальте”, по мнению литературоведов, послужила знакомая ему с детства Аббация, где он бывал с родителями ещё мальчиком. Здесь отдыхал также Эрих Мария Ремарк».
Ближе к ночи, перечитывая с любовной тщательностью, как стихи, расписания авиарейсов, Турбанов выучил наизусть два маршрута, один из которых он назначил основным (Хитроу – Загреб – до Опатии 174 км), а другой – дополнительным (аэропорт Станстед – Риека – до Опатии 25 км).
Немного подумав, он купил сразу три билета в один конец, из Хитроу в Загреб, на имя мистера Кондеева на разные дни: вторник, среду и четверг. И наконец, абсолютно счастливый, завалился спать.
План был настолько простым, что его, можно сказать, и не было. В один из трёх намеченных дней выйти утром прогулочным шагом из отеля, удалиться на несколько кварталов, поймать такси и уехать в аэропорт.
В понедельник он в целях профилактики обыскал самого себя, то есть буквально по сантиметру обследовал все предметы, которые собирался взять в дорогу. В корешке паспорта обнаружился тонкий металлический стержень, похожий на короткую спицу или антенну. Другой аналогичный предмет, но чуть длиннее, с прикреплённой к нему узкой ампулой из пластика и фольги кто-то уложил на самое дно портфеля во внутренний шов.
В ночь на вторник Турбанов с почестями захоронил эти мелкие находки в кадке с пальмой, задвинутой в дальний угол спальни, но потом весь вторник безвылазно просидел в отеле, причём дворецкий ни разу не побеспокоил его.
А в среду утром он только собрал свои скромные пожитки, оделся и присел на дорожку, как в дверь постучали и вошёл Алекс, смертельно бледный и злой. Вид у него был такой, будто его приговорили к высшей мере, отсрочив исполнение на день или два. Он запер дверь изнутри и сказал Турбанову:
«Сядь».
«Я уже насиделся. Теперь пойду пройдусь».
«Сядь и заткнись. Попытаешься бежать – я тебе позвоночник прострелю».
Только сейчас Турбанов заметил в правой руке у дворецкого пистолет.
Они сели напротив друг друга с прямыми спинами, как дипломаты, и просидели так приблизительно года три.
«Чего ждём?» – осведомился любознательный Турбанов.
«Сейчас позвонят, и поедем».
«А что случилось-то?»
«Сиди, не дёргайся. – Он сам бешено дёргался, но всё же нехотя, отрывисто пояснил: – Видишь, расклад поменялся… Они меня кинули, суки. Тебя забирает другой клиент».
«Что значит – забирает? Зачем?»
«Это уж ему решать. Кто платит, тот и… Может, ты ему живой нужен. А может, нет».
Они ещё помолчали.
«Всё-таки странно, – сказал Турбанов. – И зачем нужны были эти басни про звезду Альдебаран. Да ещё с отрывками из русской литературы».
«Затем, что ты лох. Вот такие мечтательные болваны обычно покупаются на всякую романтику и на поэзию. Её только для того и сочиняют, чтобы дурить таких, как ты».
Турбанов нечаянно разулыбался:
«Очень соболезную. Вы такой хитрый. Думаю, вы скоро перехитрите самого себя».
Тут почти беззвучно всхрапнул телефон. Алекс привскочил и побледнел заново, как по команде. Он выслушал указания, почтительно кивая, и сказал срывающимся голосом: «Уже везу!»
Турбанов снова был предупреждён, что при малейшей попытке бежать или кричать будет застрелен. И они пошли – чуть ли не как закадычные друзья, рука об руку – по коридору, в лифт, потом, не доходя до ресепшен, в ресторан, через пустой прохладный зал к зимнему саду. Потом, уже в саду, по влажной мощёной дорожке, вдоль кирпичной стены, мимо каких-то баков, к чёрному ходу с древней облупленной дверью, опять по коридорам, пахнущим викторианской пылью. Снаружи, в тесном закоулке, помнящем, не исключено, ещё Джека Потрошителя, стоял грязноватый, неубедительного цвета седан.
Алекс сел за руль, Турбанов – слева от него. И, пока они ехали, чувствовалось, как воздух внутри автомобиля напитывается удушающим запахом страха. Город за стеклом постепенно редел, уступая место более отрешённым пейзажам, развилкам, переездам и транспортным узлам. Турбанова немного укачало, и его разбудило громыханье поезда над головой, когда они уже остановились в каком-то углу, закрытом от обозрения бетонной опорой виадука.
«Надень, – Алекс протянул ему тёмные очки. – И сядь на моё место». Сам он перешёл на заднее правое сиденье и сказал: «Ждём».
Они сидели молча ещё минут двадцать, и всё это время Турбанов сам себе казался не то чучелом, не то живым щитом для человека, который привёз его сюда, а теперь притих у него за спиной, истекая подкожным страхом.
Наконец, они услышали звук двигателя, но ничья машина не появилась, а из-за бетонного угла вышли двое: один вообще без лица, в цветастой, весёлой балаклаве, а другой – в клетчатом капюшоне, опущенном до красного губастого рта. Эти двое о чём-то непринуждённо болтали, словно решали, куда пойти выпить. И ничего не было странного в том, что, дойдя до машины с Турбановым и Алексом, они просто обогнули её. Странно было другое – в следующие секунды услышать лязг пуль, входящих в заднее боковое стекло, и костяной булькающий стук откинутой головы мертвеца.
Один из киллеров, уходя, обернулся и показал Турбанову вздёрнутый средний палец в вязаной перчатке, но этот fuck уж точно предназначался не ему, а несчастному Алексу, который и вправду перехитрил самого себя.
Чуть не поперхнувшись горячим кровяным духом, Турбанов выбрался на воздух и побрёл прочь, в сторону шоссе, где спустя полчаса или меньше поймал стандартный чёрный кэб, чтобы назвать водителю свой спасительный пароль: аэропорт Станстед.
Ему удалось купить билет за четверть часа до начала регистрации на рейс Лондон – Риека.
Он вполне допускал, что в эти три дня, вторник, среду и четверг, его с нетерпением ждут в Хитроу незнакомые люди, которых он предпочёл бы не видеть никогда.