Она повернулась к Наде.

– Вы понимаете, мы с ним оба служили по административной части. – Бабушка погладила рукой папку. – Я бы тоже могла написать о многом, но у меня нет его литературных способностей.

Надя не выглядела удивленной.

– Да, понимаю, – сказала она. – Только нон-фикшен – это, к сожалению, не моя область.

– Как вы сказали? – переспросила бабушка, развязывая тесемки. – Понимаете, в этих записках вся его жизнь, вся наша эпоха. Если хотите, тут есть и фото для иллюстрации.

В папке, помимо сотен листов машинописи, оказался еще конверт с фотографиями. На них фигурировал дедушка в разных видах: и за столами каких-то президиумов, и на банкетах, за столами яств, и с бабушкой на курортах, и даже один раз в гробу.

– Понимаете, – сказала бабушка, – сама я стара по редакциям шляться. Так что вы даже очень кстати.

– Очень мило, – сказала Надя. – Но мы, к сожалению, принимаем тексты только в электронном виде.

– Вот беда, – огорчилась бабушка. – Может, что-нибудь можно сделать?.. А ты что молчишь? – толкнула она Тимошу. – Твой же дедушка, в конце концов.

Он посмотрел на Надю:

– Можно, наверное, отсканировать?

Она вздохнула:

– Ну, отсканировать куда ни шло.

Обед они завершали как бы уже вчетвером. Папка с завязками оставалась лежать на углу стола, а в папке был дедушка, вся его жизнь. Тимоша терзался ревностью. Почему мемуары чужого дедушки Надя прочесть согласилась, а Тимошиной прозы не хотела знать? Зато у бабушки сделалось очень хорошее настроение. Когда наступило прощание, она не жалела для Нади приятных слов:

– Рада была познакомиться, – повторяла бабушка. – Вы прекрасная, полагаю, женщина, и чудесная у вас профессия. Так что не отмирайте ни в коем случае.

– Вы тоже, вы тоже, – отвечала Надя.

18. Уловка отчаянья

Завершилась поездка к бабушке там же, где началась, – на остановке маршруток. В тени павильона Тимоша с Надей устало поцеловались.

– Ну пока, – сказал он печально. – Пойду я сканировать дедушку.

– Можешь не торопиться, – ответила Надя. – Пока, пока.

Дома за ужином папа с мамой спрашивали о бабушке: как она поживает и что говорит. Тимоша не стал им рассказывать, что ездил к бабушке вместе с Надей, а отчитался выборочно. Он сообщил, что физически бабушка вполне здорова, но что у нее появилась блажь.

– Бабушка, – усмехнулся он, – хочет оцифровать дедушкины записки.

Папа не согласился:

– Это не блажь, а хорошая мысль. Будущее за цифрой.

Мама вспомнила, что когда-то дедушкины записки уже читала.

– Плакала даже, – призналась она.

В тот же вечер Тимоша приступил к сканированию. Надя советовала не торопиться, но делал он это не ради дедушки и даже не ради бабушки. В его голове созрел кое-какой хитроумный план, так что Тимоша действовал в собственных интересах. Сканер прочитывал дедушкину машинопись, перемещая тексты в цифровое будущее. Никакого желания их прочесть в настоящем не возникало. Тимоша трудился, как типографский рабочий, подкладывая страницы. Один только раз пробежал он глазами лист, случайно слетевший на пол. Тимоше досталось повествование без начала о том, как дедушка комсомольцем был в Казахстане на Целине и чинил там бороны. Слог у дедушки оказался невыразительным и удручающе обстоятельным. Этого следовало ожидать.

Много после полуночи папка с завязками наконец обрела электронного двойника. В этом электронном виде дедушкины записки можно было отправить Наде по электронной почте. И тут-то Тимоша осуществил свой план. Вместе с дедушкиными записками он прикрепил к сообщению папку с лучшими своими текстами. И всё унесла киберпочта. С этой минуты пошло ожидание; мяч был на Надиной стороне. В такой ситуации только дедушка мог не испытывать авторского волнения.

Глава пятая:
За полярным кругом

1. Зима наступила

Голова человека, в которой помещается его сознание, окружена невидимой сферой чувств. Они обращаются, словно спутники вокруг планеты, уравновешивая друг друга в сложном взаимодействии. Стоит чувству сойти с орбиты, оно улетучивается или, наоборот, ударяет в голову. Последнее может иметь катастрофические последствия.

После того как Тимоша отправил Наде на суд свои тексты, произошла перемена в его системе чувств. Все они улетучились, кроме авторского тщеславия и авторского малодушия. Но зато эти два оставшихся его спутника разрослись, приблизившись. Поочередно они восходили ночью и уже не меркли при свете дня. Которому предстояло пасть на Тимошину голову – этот вопрос мог решиться одним звонком или одним имейлом. Но ни того ни другого от Нади не поступало. Дни проходили в неведении и складывались в недели. От Нади не поступало даже обычной ее эсэмэски с предложением встретиться. Тимоша тоже ей не звонил – сперва в ожидании ее звонка, а потом потому, что она не звонила.

А в Москве уже стал выпадать однодневный снег. Осень предпринимала настойчивые попытки превратиться в зиму. И параллельную метаморфозу претерпевала Тимошина сфера чувств. В нем остывала надежда. Ничто не падало ему на голову, но он цепенел душой в горьком недоумении. Тимоша был как часы со взведенной пружиной, которые не пустили в ход.

Конечно, начало зимы – это не время надежд. Закончился дачный сезон. В московских дворах скопились обледенелые автомобили – им больше некуда было ехать. Все предприятия и учреждения заработали полным штатом. Офисного планктона повсюду образовалась максимальная концентрация. В Проектной организации воцарилась производственная атмосфера; даже начальник был у себя, чтобы решать вопросы. Сотрудники, тем не менее, были рады приходить на службу – встречаться, здороваться, пить чаи, согреваясь текущими сплетнями. Зима заметала город; в такое время люди искали приюта и офисного покоя.

Но для Тимоши покоя не было уготовано. Глядя, как за окном роятся и мечутся кристаллы снега, он представлял, что скоро станет сам летучей снежинкой. В такую погоду, когда хозяин собаку из дома не выгонит, его посылали в командировку за полярный круг. Коллеги демонстрировали свое сочувствие; шеф Розкинд отводил глаза. Возражать и отказываться не имело смысла; Тимоша в душе понимал – этот жребий выпал ему не случайно.

2. Интерлюдия

Самолет, сотворяя свою маленькую пургу, разбежался, подпрыгнул и слепо вонзился в пургу большую. Турбины не ослабляли рева; машина долго и трудно выпутывалась из облаков, словно дитя, застрявшее в одеяле. Наконец отчаянными усилиями самолет выбрался на простор, в ночную околоземную пустоту. Здесь он впал в относительную неподвижность; полет его стал практически незаметен. Маленький и нагой самолет медленно мчался в сопровождении ледяной луны и невидимых демонов и валькирий.

Россия в ту ночь была с головой укрыта. Лишь по багровым пятнам на облаках внизу угадывались города. Они светились, как в космосе светятся газовые сгущения. Что там делалось под покровами толстых туч? С самолета нельзя было видеть, как в городах и поселках брызгали фейерверки – в чью-то честь или просто бессмысленные; как на улицах происходили пьяные ДТП с жертвами и без жертв; как в глубине жилищ совершались зачатия и суициды. Но эти светящиеся сгущения были только вкраплениями на пространствах тьмы. Что было там? Какая материя заполняла темные территории? Облачной целине подлежала умонепостижимая страна Россия.