– Главное – путешествовать не поодиночке, – уверяет погонщик. – Собрать как можно больше людей.
Рапосо в последний раз смотрит на стол, где сидят академики, которые все еще беседуют с сеньорой и ее сыном. Затем просит служанку наполнить флягу водой, а кувшин вином; когда та выполняет просьбу, подзывает хозяина таверны, спрашивает, сколько должен за ужин, стойло и овес для коня, платит две песеты, желает погонщикам мулов доброй ночи, прихватывает свои вещи и выходит вон, в темноту, где некоторое время стоит неподвижно и курит, пока дотлевающая сигара не обжигает пальцы. Тогда он бросает ее на землю, давит башмаком, шагает в сторону стойла и бегло осматривает коня, проверяя, не опухают ли ноги и в порядке ли подковы. Затем, отыскав спокойное место подальше от животных, хорошенько взбивает стог сена, сверху постилает шинель и укладывается спать.
Холодно, а в черные отверстия незастекленных окон того и гляди влетит сыч. После похода в уборную, которая располагается во дворе гостиницы, усевшись на своем ложе – скверный тюфяк, набитый козьим пухом, сквозь который все равно чувствуются доски, – дон Эрмохенес Молина бормочет вечерние молитвы – наскоро, почти не разжимая губ. На нем ночная рубашка и колпак. При свете маленькой лампы, откуда не только капля за каплей сочится масло, но и поднимается дым, висящий пеленой под потолком, библиотекарь наблюдает, как его спутник, который уже улегся и укрылся одеялом, листает страницы книги, читаемой урывками, «Lettres а une princesse d’Allemagne» [13] , Эйлера, трехтомник ин-октаво. Уже вторую ночь они делят одну комнату на двоих, однако вынужденное сожительство по-прежнему стесняет обоих. Вежливость и исключительная предупредительность делают более-менее сносными обременительные бытовые мелочи совместного путешествия: раздеваться, слышать чужой храп, умываться над лоханью или пользоваться ночным горшком с деревянной крышкой, притаившимся в углу комнаты.
– Какие славные люди, эта сеньора и ее сын, – говорит библиотекарь.
Дон Педро Сарате кладет книгу на краешек одеяла, заложив пальцем страницу.
– Молодой человек неплохо образован, – соглашается он. – А она очень милая женщина.
– Очаровательная, – кивает дон Эрмохенес.
Эта случайная встреча на постоялом дворе – большое везение, думает библиотекарь. Приятный совместный ужин, затем – оживленная беседа за столом. Дама из хорошей семьи, вдова полковника артиллерии Кироги, сопровождает своего сына, офицера действующей армии, к невесте, проживающей в Памплоне. Юноша собирается просить ее руки, а матушка их благословит.
– Возможно, мы встретимся по дороге, – добавляет библиотекарь. – Я бы не отказался поужинать с ними еще раз.
– В любом случае мы все вместе отправимся караваном до Аранда-де-Дуэро.
Дон Эрмохенес чувствует легкое беспокойство, что не мешает ему продолжить беседу.
– Как вы думаете, эти разбойники действительно опасны? Честно сказать, кресты, которые иногда встречаешь на обочине, в память о погибших путниках, отнюдь не успокаивают…
Адмирал секунду размышляет.
– Уверен, все будет хорошо, – заключает он. – Тем не менее стоило бы принять некоторые меры предосторожности. Путешествовать всем вместе, экипаж за экипажем, мне кажется правильной идеей.
– К тому же у нас есть двое слуг, вооруженных ружьями…
– Не забывайте и о юном Кироге, который, без сомнения, тоже сумеет защититься. Да и у нас с вами имеются пистолеты. Завтра перед выездом я их заряжу.
Мысль о пистолетах тревожит библиотекаря еще больше.
– Признаюсь, дорогой друг, я совсем не боец…
Адмирал снисходительно улыбается.
– Так и я не боец, если рассудить. Слишком давно не держал в руках пистолета. Однако, уверяю вас, в случае необходимости вы станете таким же точно бойцом, как и любой другой… Иногда жизнь поворачивается так, что волей-неволей берешься за оружие.
– Надеюсь, оно все-таки не понадобится.
– Я тоже на это надеюсь. Так что спите спокойно.
И дон Эрмохенес укладывается спать, натянув одеяло до самого подбородка.
– Бедная Испания, – расстроенно бормочет библиотекарь. – Стоит отъехать на несколько лиг от города – и оказываешься среди дикарей.
– В других странах не лучше, дон Эрмес… Просто здесь неприятные мелочи кажутся еще неприятнее, потому что это – родная страна.
Похоже, адмирал решил в этот вечер отказаться от чтения. Он помечает страницу закладкой и откладывает книгу на столик возле кровати. Затем устраивает голову на подушке. Дон Эрмохенес тянется к фитилю, но на полполпути его рука замирает.
– Позволите мне дерзкое замечание, дорогой адмирал?.. Пользуясь, так сказать, вынужденной близостью, в которой мы оба оказались?
Светлые глаза его собеседника, которые кажутся еще светлее при свете близко стоящей лампы, высвечивающей на его скулах крошечные красноватые сосуды, смотрят внимательно, с легким удивлением.
– Разумеется, позволяю.
Мгновение дон Эрмохенес размышляет. Затем решается.
– Я заметил, что вы – человек не слишком набожный.
– Вы имеете в виду религиозные обряды?
– Пожалуй… Ни разу не видел, что бы вы молились, вам это вроде бы и не нужно. Я задаю этот вопрос, потому что сам делаю это постоянно и мне не хотелось бы раздражать вас своими привычками.
– Своими предрассудками, вы хотите сказать?
– Не издевайтесь, пожалуйста.
Адмирал смеется от души, внезапно отбросив свою постоянную серьезность.
– Ни в коем случае. Простите. Я просто немного пошутил.
Дон Эрмохенес качает головой, терпеливо и доброжелательно.
– Сегодня, остановившись ненадолго размять ноги, мы с вами разговорились о вещах несовместимых… Таких, например, как разум и религия, помните?
– Да, я хорошо помню тот разговор.
– Так вот, мне бы очень не хотелось, чтобы вы относились ко мне как к лицемеру. Признаюсь, иногда у меня тоже случаются проблемы с совестью, потому что я оказываюсь на границе дозволенного с точки зрения христианской доктрины…
Адмирал поднимает руку, явно собираясь привести какой-нибудь весомый аргумент, но взвешивает свои слова и возвращает руку на одеяло.
– Если бы речь шла о ком-то другом, я бы назвал это лицемерием. – Тон у него мягкий, доброжелательный. – Я имею в виду тех, кто похваляется слепой верой в догмы, а сами потихоньку почитывают Руссо… Но вас-то я знаю, дон Эрмес. Вы человек честный, порядочный.
– Уверяю вас, дело не в лицемерии. Это сложный, болезненный конфликт.
– Свойственный другим, более культурным странам…
Адмирал не заканчивает фразы, его лицо принимает кроткое выражение. Однако патриотизм библиотекаря уязвлен.