– Не позволяйте обманывать себя лживой видимости, – произносит он с презрением. – Разумеется, это замечательная страна с богатыми природными ресурсами. Но тщеславие, алчность и беззаконие высасывают все подчистую! Впрочем, здесь нам, по крайней мере, знакомы свободы, о которых по ту сторону Пиренеев понятия не имеют…
Адмирал аккуратно кладет приборы на стол возле пустой тарелки – точно так, как перед ужином их положил официант, сервируя стол, то есть в позиции часовых стрелок, когда те показывают пять часов, – и последний раз подносит к губам салфетку.
– Главное – здесь есть книги, – преспокойно говорит он, словно эта фраза подводит итог всему разговору.
– Правильно. – Глаза Брингаса зажигаются мстительным огоньком. – Благословенна та типография, которая в один прекрасный день разрушит ложных кумиров! И разбудит народ, доведенный до скотского состояния!
– Еще один момент, которым я восхищаюсь и которому завидую, – смягчается дон Эрмохенес, – это популярность чтения. Хотя насчет того, чтобы разбудить народ…
– Во Франции, – перебивает его аббат, – государство разрушает жизнь многим из тех, кто пишет книги и порождает идеи, включая издателей и продавцов книжных лавок; однако выдернуть корень свободы ему так и не удалось. А все благодаря книгам!
– Мы с вами полностью согласны. Я только хотел уточнить, что от всех этих пробуждений народа у меня мороз по коже…
– Знаете, в чем разница? – Брингас по-прежнему слышит только собственные речи. – Разница в том, что в Испании книга воспринимается как явление опасное и разрушительное, излишняя роскошь или привилегия меньшинства.
– А здесь это бизнес, – вставляет адмирал.
– Верно, к тому же выгодный всем. Он обеспечивает работой каждого – от автора до типографского рабочего, кассира и оптовика, и каждый платит налоги. Книги – деятельность, которая приносит прибыль и делает человека богатым.
– Однако законы… – возражает библиотекарь. – И всякие запреты…
Брингас разражается театральным хохотом и наливает себе еще один стакан вина.
– Все относительно. Полный запрет несовместим с прибылью, поэтому государство, издавая законы и запрещая, не препятствует тому, чтобы бизнес шел своим естественным путем, а не оседал где-нибудь в Швейцарии, Англии, Голландии или Пруссии… Вот в чем заключается истинное плодородие Франции! Прагматизм – в нем ее главное богатство. Власти знают, что книга им угрожает, но ведь она еще и обогащает! Вот они и ищут обходные пути.
– Да, но что касается нашей «Энциклопедии»…
– А что с ней не так?
– Мы ее до сих пор не достали.
Аббат движением руки успокаивает библиотекаря и указывает на улицу.
– После обеда мы навестим одного моего приятеля, продавца философских книг.
– Весьма любопытно, – кивает библиотекарь. – Я и не знал, что существуют продавцы, которые специализируются именно на философских книгах. Наверное, речь идет о Вольтере, Руссо и прочих подобных авторах. Но я был уверен, что открытая продажа этих книг запрещена.
Брингас вновь смеется, на этот раз презрительно.
– Разумеется, запрещена. Но не позволяйте словам обманывать вас. «Философские книги» – это условное выражение, привычное среди книготорговцев, когда те говорят о произведениях, где философия блещет лишь в силу своего отсутствия. Имеются в виду другие запрещенные книги… В первую очередь порнографические.
Дон Эрмохенес вздрагивает.
– Что значит – порнографические?
– Постельные истории и прочие безделицы, – с двусмысленной гримасой уточняет аббат. – Книжонки, которые, как говаривал Дидро, держат только одной рукой.
Дон Эрмохенес краснеет.
– А какое отношение они имеют к нам?
– Я так понимаю, что никакого, – успокаивает его адмирал. – Сеньор аббат не утверждал, что в этой лавке продаются лишь книги такого сорта.
Брингас делает долгий глоток и допивает остатки вина.
– Термин «философские книги», – поясняет он, – привычный в читательских кругах, достаточно широк и подразумевает многое: от «Le christianisme dévoilé» [27] до «La fille de joie» [28] . – Произнеся последнее название, он заговорщицки подмигивает. – Не читали?
– Даже обложки не видели, – отвечает адмирал. – Если они запрещены здесь, то в Испании о них вообще никто и не слышал.
– Это свинство к нам не проникает, – с достоинством подытоживает библиотекарь.
Брингас снисходительно улыбается.
– Насчет «La fille de joie» не буду спорить. Но вторая, «Le christianisme dévoilé», книга в самом деле философская.
– Вы шутите? – возражает дон Эрмохенес. – Название звучит еще хуже! Христианство создано для того, чтобы верить, а не разоблачать или углубляться в заумные дебри – ни к чему хорошему это не приводит.
Аббат смотрит на него в некотором замешательстве.
– Я был уверен, что вы оба…
– И вы совершенно правы, – перебивает его адмирал, которого, похоже, весьма развлекает весь этот разговор. – Но, как я вам уже говорил, мой друг принадлежит к тем сторонникам просвещения, которые посещают мессу: эта разновидность встречается в Испании чаще, чем может показаться.
– Друг мой, дорогой адмирал, – протестует библиотекарь. – Но разве я таков? Я…
Адмирал мягко успокаивает его, положив на плечо руку.
– Наш дон Эрмохенес, – продолжает он, обращаясь к Брингасу, – ценит одновременно и шелк, и ситец… Будем же уважать его точку зрения!
Аббат переводит взгляд с одного академика на другого: ему не удается отнести их к какой-либо известной ему категории. Наконец физиономия его расплывается в великодушной улыбке.
– Что ж, как хотите.
– Мы хотим философские книги, – без лишних экивоков напоминает ему адмирал.
– Ах да, верно… Итак, этим словом называют самые разные книги, которые продаются подпольно и отношение к которым зависит от каприза очередного министра… Дело в том, что многие продавцы торгуют из-под прилавка, внимательно отслеживая книжный рынок и умея уберечь себя от облавы и ссылки на галеры. Этот парень, о котором я говорю, отлично знает свое дело. Надеюсь, он сумеет нам помочь.
Дон Эрмохенес смотрит на аббата с некоторым беспокойством. Он достает свою коробочку с нюхательным табаком и платок, засовывает щепотку табака в нос и чихает, а коробочку протягивает Брингасу.
– А этот книготорговец – он приличный человек?
– Еще бы! В точности как я сам.
Ученые мужи обмениваются быстрым взглядом, который не ускользает от внимания аббата. Но и адмирал замечает, что Брингас уловил их взгляд.