Побрел вниз по бульвару. Тем временем на город наползла набравшая угрожающий цвет туча. Висевшая в воздухе напряженность превратилась в нервозность. Страшно хотелось выпить. Кафушка находилась поблизости, но зайти в нее я побаивался. Не было желания напороться на чертову ведьму, мало ли что еще придет ей в голову. Заглянул с опаской через витринное стекло, за стойкой, на мое счастье, стояла молодая женщина. Одного взгляда на меня ей хватило, чтобы потянуться к бутылке и нацедить в стакан пятьдесят граммов водки. Положила на бумажную тарелочку бутерброд с копченой колбасой. Именно это мне и было нужно, а еще поговорить. О чем-нибудь постороннем, чтобы вымести из головы метлой кружившие хороводом мысли.
По-видимому, девушка тоже соскучилась по человеческому общению, потому что очень скоро рассказывала:
— Представляете, ездила тут с приятелем на Волгу, думала отдохнуть, так над водой серый дым стелется! Ощущение, я вам скажу, жутковатое. Хотели пожить в кемпинге недельку, упросила тетку меня подменить, так на второй день сбежали. Безумное какое-то в этом году лето, люди вконец остервенели, друг на друга кидаются…
Вытащила из протянутой ей пачке сигарету.
— Так это была ваша родственница?
— Успели с ней познакомиться?.. — стрельнула в меня глазами барменша. — Странная, да? Все так говорят! Жизнь у нее не сложилась, вот и вбила себе в голову, что ясновидящая и может предсказывать будущее…
Не то чтобы все это время я чувствовал гнет пророчества, но мне как-то сразу полегчало. Люди недолюбливают ведуний, даже зная, что те врут напропалую. Боятся, что мысль материальна. С души свалился камень, здоровенный, должно быть, булыжник. Но и настроение девушки за стойкой заметно изменилось. Она вдруг погрустнела, как бывает, когда люди вспоминают о чем-то неприятном.
Не желая ее беспокоить, я положил деньги на стойку и направился к выходу, как вдруг, непонятно для кого из нас двоих, она сказала:
— И что странно, предсказания сбываются…
Потянув на себя ручку двери, я оказался на улице. Пересек проезжую часть и опустился на ближайшую скамью. Первые крупные капли дождя уже разбивались о землю. Ураганный ветер стих, и потемнело так, что впору было зажигать фонари. По противоположной стороне бульвара бежали в поисках укрытия люди. Ливень хлынул разом, разверзлись небесные хляби. Я ждал его, я его призывал. Только он мог смыть с души тоску и разогнать морок подступившей липкой дури. Вода по гравию центральной аллеи текла рекой, пришлось забраться на лавку с ногами. Молнии рубили одна за другой, раскаты грома слились в канонаду. Рядом упала сломанная ветка. Рубашка и джинсы промокли до нитки. Пачка сигарет в кармане раскисла, смял ее и кинул в урну. Попал. Сидел на бульваре один-одинешенек. Все в руках Божьих, думал я, задирая к небу голову, чего зря суетиться! Все будет так, как будет, и уж точно никак иначе…
Женщина под бетонным козырьком театра отчаянно размахивала руками. Дождь все не унимался, стоял между нами стеной. Спустив ноги в поток, я пересек чавкающий под ногами газон, перелез через чугунный заборчик. Машины в пробке на Садовом кольце глушили от безысходности моторы, впереди, в тоннеле под Новым Арбатом передвигаться можно было только на лодках. На лобовых стеклах работали обезумевшие «дворники».
Мокрая, как курица, Аня наблюдала за тем, как я лавирую между бамперами. В облепившем тело платьице она выглядела очень сексуально. Потоки дождя захлестывало под козырек, и она то и дело расправляла складки намокшей ткани. Сломанный зонт держала в руке, словно трофей. С меня текло, как со снеговика в Сахаре в знойный полдень, но небо над головой уже просветлело, а над дальними крышами стало совсем ясным и голубым.
Достав мокрый, хоть выжимай, платок, я вытер мокрый, словно только что из-под душа, лоб.
— Хорошая погода, не правда ли?
Аня продолжала молча меня рассматривать. Пришлось пригладить по возможности волосы и вообще приосаниться.
— На тебя, как на живца, можно ловить сексуальных маньяков.
Она даже не улыбнулась. Не знаю, что выглядывала на моем лице, но смотрела не отрываясь. В штиблетах хлюпало, я снял их и вылил грязную водичку. Любимые, они никогда уже не будут выходными. Носки, прежде чем выкинуть в урну, зачем-то выжал. Асфальт под ногами не успел остыть, и это был приятно. На улице тем временем начали появляться первые прохожие. Пробегая мимо, они с интересом на нас поглядывали.
— Представляешь, какое совпадение, в Тадж-Махал тоже не пускают в обуви!
Анька продолжала молчать, но глаза у нее, впрочем, как и все остальное, были на мокром месте.
Я ее опередил.
— Не стоит, Анют! Плакать в дождь бессмысленно, никто не заметит…
Но слезы из глаз уже текли, через них она и улыбнулась. Закусила губку.
— Я… бывшего мужа… чтобы за Катькой в случае чего приглядел…
— А что, дело хорошее! — одобрил я. — Неча мужиков распускать, а то сядут на голову!
Улыбка Аньки стала шире, но и слезы потекли обильнее. По-видимому, эти явления были между собой как-то связаны.
— Думала, все, жизнь кончилась…
— Со мной такое происходит регулярно! Приятель мой, эскулап, рекомендует в таком случае напиться в лоскуты, и в этом есть логика. Тогда наутро тебе становится настолько тошно, что вся предыдущая жизнь кажется одним большим праздником…
Над быстро сохнущим тротуаром поднимался пар, висел в напоенном влагой воздухе. Стены домов отдавали накопленное тепло. Бульвар по обе стороны центральной аллеи оживал. Приятно было бы пройтись до метро босичком, но в лужах плавали бензиновые разводы, пришлось обуться. Шли бок о бок, как будто знали куда, и уж точно — зачем. Не глядя друг на друга, как гуляют вместе, но каждый сам по себе, засидевшиеся в браке пары.
И в вагоне метро стояли, как чужие, то есть едва ли не обнявшись. Миллионы людей спускаются под землю в надежде найти единственного человека — где ж его еще искать, как не в толпе? — но тщетно, и поиски откладываются на завтра. Потому что у каждого дня есть завтра и приходит оно с убийственной регулярностью. Когда-то, когда в прессе обсуждалась тема потерянности человека в большом городе, я предложил мэру выделять в каждом поезде по вагону для измученных одиночеством. Так и сделали, но ничего хорошего из этого не получилось. В то время как состав фактически возил воздух, там возникала страшная давка. Однако сама идея хоть как-то развлечь народ понравилась, и теперь в подземке колесит передвижная картинная галерея. Подумывают, не запустить ли по кольцу вагон-ресторан или как минимум вагон-бар…
В квартире за день скопилась духота. Мы вошли в нее задумчивые, словно по приговору суда. Чувство было такое, что нами двигает фатум. В деловитом спокойствии ощущалась обреченность. Сгорая от страсти, люди срывают друг с друга одежды, я тоже дал Ане банный халат и показал, где ванная комната. Открыл все окна. Воздух пах дождем. Стянул с себя успевшую высохнуть рубаху и долго курил, наблюдая, как меняется вдали цвет предзакатного неба. Если бы кто-то сказал мне, что такое возможно, я рассмеялся бы ему в лицо, но теперь это происходило со мной.