Поднял воротник плаща и, завернув за угол, побрел, старательно сутулясь, по виденному из кабинета Котова переулку. Он показался мне нежилым и еще более запущенным, чем в тот раз, когда я шел по нему после памятного разговора. До стоявшего поперек, затянутого зеленой строительной сеткой дома было, по моим оценкам, метров сто пятьдесят. Расположенные по обе стороны проезжей части многоэтажные постройки образовывали каньон. У одной из них, ближайшей к зданию агентства, стояла машина с подъемником, и рабочий на высоте восьми метров ремонтировал водосточную трубу. Такая забота города о жильцах меня особенно порадовала. Кабинет, уточнил Кирпичников, на третьем этаже, и я с готовностью это подтвердил.
Поплелся, имитируя старческую походку, по узкому тротуару. Считал шаги. Оглянулся из-под зонта только тогда, когда до приготовленного к капитальному ремонту дома оставалось метров сорок. В этом месте, как в моем детстве, за стеклом на подоконнике цвела герань. Когда ее поливали, по комнате распространялся нежный, дразнящий аромат. Если кто-то в квартирах, окнами на переулок, и обитал, люди не подавали признаков жизни. Люльку с рабочим уже опустили, теперь он проверял крепление трубы у земли. Что ни говоря, а приятно иметь дело с профессионалами! Доковылял до Т-образного перекрестка и свернул направо, в сторону улицы, на которой чувствовалась жизнь. Разогнулся и полез в карман за сигаретами. Взмокла спина. Сердце стучало паровым молотом. Я чувствовал себя опустошенным, как будто прогулка по переулку превратила меня и правда в старика.
Но что удивительно, стоило мне переступить порог родного дома и добраться до дивана, как я буквально рухнул на него и провалился в сон. Казалось бы, весь на нервах, разве тут уснешь, а спал, как сурок. Проснулся разбитый, перед глазами все еще стояла зеленая, крупной ячейки сетка. Я шел к ней и все никак не мог дойти, а когда касался, наконец, ее рукой, всё начиналось сначала. Разбудил меня телефонный звонок. Звонили из офиса Котова, сказали, что он ждет меня в девять. Просили не опаздывать. Я тупо обещал. Так же бездумно набрал по бумажке полученный от Кирпичникова номер и, дождавшись длинного гудка, отключился. Потащился на кухню и только тут понял, что произошло! Количество адреналина в крови зашкаливало, могло убить скаковую лошадь. Голова кружилась, руки дрожали. Делать-то что?.. Отменять встречу?.. Бежать к Витольду, объяснять, что не хотел, что по растерянности?.. Он открестится, скажет, не понимает, о чем я!
Надо было успокоиться. Заставил себя заварить крепкий кофе и, забыв добавить сахар, выпил полную горечи кружку. Помогло. В конце концов, ничего страшного не произошло! Ребята в детстве не наигрались в шпионов, теперь наверстывают. Пароли, явки, «у вас продается славянский шкаф с тумбочкой?»… И пусть себе развлекаются, если за это платят хорошие деньги. Настроение улучшилось настолько, что появилась бесшабашная веселость. Лихорадочная, но уж какая есть…
Заточенный под поиск решений мозг еще по привычке шебаршился, но время поджимало, и я занялся поисками бронежилета. Пришлось перевернуть всю кладовку, прежде чем нашел его под старой курткой. Новенький, из камуфляжной ткани, под которой, как объяснил майор, уложены пластины из кевлара, он оказался неожиданно громоздким. Это привело меня в смятение. Я собирался надеть его под водолазку, а сверху пиджак, только куда там! Примерил на голое тело, подогнал по размеру и, скрепя сердце, принялся выбирать одежку. Что бы ни надевал, все не подходило, разве что толстой вязки свитер, но он был совсем уж не по сезону. Пришлось остановиться на просторной куртке, не то спортивной, не то домашней. В таком прикиде и с кислой миной на лице можно было попробовать сойти за болезного. Натянул плащ и повертелся перед зеркалом: все, как говорят космонавты, выглядело штатно.
Собрал спортивную сумку. Послонявшись без дела по квартире, вышел из дома в начале девятого. И странное возникло у меня чувство, странное и настораживающее, будто неплохо было бы на дорожку посидеть! С чего бы вдруг? В приметы и предчувствия я не верю, они обманывают, но, когда запирал входную дверь, сердце екнуло.
Дождь на улице так и не прекратился, огни фонарей дрожали в радужном окружении. Добежав до стоянки, бросил сумку в багажник. Двигаясь в потоке, поглядывал бездумно на ползущую мимо в серой дымке Москву. Машину оставил за два квартала, остаток пути проделал пешком. У соседнего с агентством здания стоял мини-вэн с тонированными стеклами. Похожий на художника бородатый малый за рулем с безразличным видом курил. Удостоверение личности скучавшим на входе охранникам не потребовалось. Оставив пост, один из них повел меня по парадной лестнице на этаж. Ковровая дорожка в коридоре заглушала звук шагов. Пуста была и безликая, декорированная деревянными панелями приемная. Постучал, распахнул передо мной дверь кабинета. Глубоко вздохнув, я, как покидающий борт самолета парашютист, сделал шаг в открывшееся передо мной пространство…
Оно было ярко освещено. Котов стоял у стола и просматривал бумаги. Отпустив кивком головы сопровождающего, показал рукой на кресло.
— Заходи, Сергей, присаживайся!
Выглядел посвежевшим и, пожалуй, еще более гладким. Дочитав документ, бросил его на стол и, словно оправдываясь, заметил:
— Позволил себе отдохнуть пару дней, так дел, будто отсутствовал месяц! Ты, я вижу, приболел?
— Есть немного! — постарался я звучать хрипло. Положил плащ на спинку кресла и аккуратно одернул куртку. Бросил быстрый взгляд в окно на темневший в конце переулка, затянутый строительной сеткой дом. — Извините, Эдуард Владимирович, я в таком виде, только что не по-домашнему…
— Нашел о чем говорить! — улыбнулся Котов почти ласково. — Нам официоз ни к чему, мы свои люди… — Открыл ящик стола и извлек из него узкий, плотной бумаги пакет. — Говорят, дорого яичко к Христову дню, получай свой гонорар! Немного наличными, остальное на твоем счете в банке, карточка в конверте. Ты теперь обеспеченный человек, будет у кого перехватить деньжат до зарплаты.
И, приятно хохотнув, протянул мне пакет. Я взял его и засунул во внутренний карман. Открыл было рот, но Котов меня опередил:
— Не благодари, заработал! — продолжал, сопроводив слова неопределенным жестом: — Да, кстати, Феликс передал мне содержание вашего разговора. Не обижайся на него, не надо! Не мог он тебе ничего сказать, от достоверности происходившего зависел успех дела. Никакая система Станиславского не научит, как передать состояние человека в последние минуты перед смертью…
Занес руку, чтобы похлопать меня по плечу. Сердце стукнуло и дало перебой. Поспешно отступив, я отвернулся, закашлялся. Вытер платком выступившие слезы.
— Вижу, ты не в лучшей форме, — продолжал Котов с отеческой озабоченностью, — это скоро пройдет. Молодец, вел себя достойно, по-мужски… — Видя мое смущение, рассмеялся. — Нет, правда, с чего бы мне говорить тебе комплименты!
Отцовское его чувство можно было понять, нечто похожее изобразил Рембрандт в «Возвращении блудного сына».
— Спасибо, Эдуард Владимирович, большое спасибо!
Хотел между большим и спасибо вставить «человеческое», но вовремя удержался. Опытный актер и психолог, Котов мог почувствовать фальшь. Выражение его лица между тем стало озабоченным.