Когда я встретил членов Попечительского Совета 2 года назад, в конюшне, уже в качестве заложников, я удивился, увидев среди них Мелленкампа. Ему дозволили остаться в Совете, хотя у него ни гроша за душой не осталось. А миссис Чанг к тому времени уже не было. А Феддерс был. Уайлдер, как я говорил, стал членом Совета. Было там и еще несколько новых Попечителей, которых я не знал.

____________________

Все Попечители перенесли тяжелые испытания в неволе, питаясь только кониной, поджаренной в громадном камине Павильона, топившемся мебелью. Впрочем, Феддерсу стало хуже после сердечного приступа, так как медицинской помощи ждать было неоткуда. Когда ему становилось совсем худо, он переходил на китайский.

____________________

Я бы не ждал теперь суда, если бы из жалости не навестил заложников. Они бы не знали, что я в Сципионе, а не за 1 000 километров. Но когда я явился к ним, свободный, как пташка, и Черный, который меня сопровождал, точнее, охранял, обращался ко мне почтительно – они тут же решили, что я и есть вдохновитель и организатор великого побега.

Это типично расистское утверждение, основано оно на уверенности, что Черные не могут ничего организовать. Так я и скажу на суде.

____________________

А вот во Вьетнаме я был настоящим вдохновителем и организатором. Признаться, это до сих пор не дает мне покоя. В последний год, когда я вместо оружия пускал в дело слова, я изыскал оправдание для массового убийства и истребления, и даже сам в это поверил! Я был гениальным фокусником Смерти! Я, так сказать, изобрел смертельный фокус-покус.

Хотите знать, как я начинал свои речи перед новобранцами, которых еще не запустили в мясорубку? Я разворачивал плечи, грудь вперед, чтобы было видно все мои награды, и громыхал через усилитель: «Солдаты, слушайте меня, и слушайте хорошенько!»

И они слушали, они слушали.

____________________

Я в последнее время не раз пытался сообразить, сколько человек я убил с помощью табельного оружия. Не думаю, что на это меня натолкнула нечистая совесть. Скорее, начав составлять список женщин и пытаясь припомнить все имена, лица, места и даты, я естественно задал себе вопрос: «А не составить ли список и тех, кого я убил?»

Пожалуй, так я и сделаю. Имен в списке не будет – я никогда не знал, как зовут тех, кого я убиваю. В списке будут только даты и названия мест. И коль скоро в мой донжуанский список не войдут одноклассницы и проститутки, то и в список тех, у кого я отнял жизнь, не войдут те, в чьей смерти я не уверен, или те, кто погиб в результате артобстрелов и бомбежек, организованных мной, и, конечно, никто из американцев, погибших как бы не из-за меня, но по моей вине – из-за моего смертоносного фокуса-покуса, моей дурацкой болтовни.

____________________

У меня давно сложилась в голове картинка. Я абсолютно уверен, что убил больше народу, чем мой шурин. Я проработал учителем в Афинах совсем недолго, когда меня осенило: да ведь я почти наверняка убил больше людей, чем убийца-рецидивист Элтон Дарвин, или любой из тех, кто отбывает наказание. Это меня не тревожило, и до сих пор не тревожит. Просто интересно.

Смахивает на старую киноленту. Может быть, это признак того, что у меня не все дома?

____________________

Мой желторотый адвокат заходил ко мне недавно. В виду того, что я неплатежеспособен. Федеральное Правительство платит ему, чтобы он защищал меня от несправедливости. Более того, меня не могут подвергнуть пытке или каким-либо иным способом принудить давать показания против самого себя. Утопия, и только!

И среди моих соседей-заключенных, и среди 1000 и 1000 сидельцев в тюрьме за озером, можете мне поверить, Билль о Правах пользуется широкой популярностью.

____________________

Я рассказал адвокату про 2 списка, которые я составляю. Он же не сможет мне помочь, если я ему не расскажу все, как на духу.

– А зачем вы их составляете? – сказал он.

– Чтобы побыстрее покончить с делом на Страшном Суде, – сказал я.

– Я думал, вы Атеист, – сказал адвокат. Он надеялся, что государственный обвинитель об этом узнает.

– Как знать, – сказал я.

– Я Еврей, – сказал он.

– Знаю, и мне вас жаль, – сказал я.

– Почему вам меня жаль? – сказал он. И я ему сказал:

– Вы собираетесь прожить жизнь с уполовиненной Библией. Это все равно что пытаться проехать отсюда в Сан-Франциско с дорожной картой, которая кончается в Дюбеке, штат Айова.

____________________

Я ему сказал, что прошу похоронить 2 моих списка вместе со мной, на тот случай, если день Страшного Суда все же настанет, чтобы я мог сказать Судье:

– Судья, я нашел способ сэкономить немного Вашего драгоценного времени, хотя перед нами Вечность. Вам не придется выискивать мое имя в Книге, где записаны все Деяния. Тут вот списочек моих главных грехов. Отправляйте меня прямиком в Ад, и дело с концом.

Он попросил показать эти 2 списка, и я ему дал прочесть, что успел записать. Он пришел в восторг, особенно от полной неразберихи. Там были многочисленные заметки на полях относительно той или иной женщины, того или иного трупа.

– Чем больше путаницы, тем лучше, – сказал он.

– Как это? – сказал я. И он объяснил:

– Любой объективный суд, увидев это, неизбежно придет к выводу, что вы находитесь в невменяемом состоянии, и очень давно. Они и без того уверены, что все ветераны войны во Вьетнаме – психованные, такая уж у них репутация.

– Но эти списки – не плод галлюцинаций, – возмутился я. – Я их не пишу под диктовку радиоточки, вставленной в мой череп ЦРУ или гуманоидами с летающих тарелок. Это все было, на самом деле.

– Какая разница, – сказал он безмятежно. – Какая разница, какая разница.

20

Когда Роберт Мелленкамп, нищий-но-не-ведающий-о-том, так напыщенно произнес: «Чума возьми семейства ваши оба!», Джейсон Уайлдер заметил, что в деле, которое мы обсуждаем, то есть в моем деле, он не усматривает никакого отношения к 2 семействам.

– На мой взгляд, тут вообще не может быть 2 точек зрения, – сказал он. – Возьму на себя смелость утверждать, что у Совета нет никакого альтернативного выхода, кроме 1-го: принять прошение мистера Хартке об отставке. Думаю, он и сам с этим согласится.

Я встал.

– Это 2-й самый дурной день в моей жизни, – сказал я. – Первый – это когда нас выкинули из Вьетнама пинком под зад. Здесь уже два раза цитировали Шекспира. По иронии судьбы я тоже могу цитировать Шекспира. Хотя память у меня всегда была дырявая, но в старших классах учительница английского заставляла всех поголовно вызубривать самые знаменитые строки наизусть. Я и не подозревал, что когда-нибудь придется их цитировать, потому что они имеют отношение к моей жизни. Но время настало. Слушайте: