Book.

Я им показал таблицу, составленную проповедником-фундаменталистом из центра Сципиона, которую он как-то дал Таркингтоновским студентам после занятий, в Павильоне. Я предложил им отыскать в этой таблице примеры фактов, подогнанных под определенную идею.

Наверху были написаны имена вождей воюющих наций в период Последней Петарды, т.е. во время 2 мировой войны. Под каждой фамилией шли столбиком дата рождения, сколько лет он прожил, и дата вступления в должность, и сколько лет он эту должность занимал, а в самом низу была помещена сумма всех цифр. Оказалось, что она каждый раз равнялась 3 888.

Вот как это выглядело:

Как я уже говорил, каждый столбик в сумме дает 3888. Тот, кто составил эту таблицу, отмечает, что половина этого числа равна 1944, это год окончания войны. А первые буквы имен вождей воюющих армий составляют анаграмму имени Всевышнего, Спасителя Вселенной [18] .

____________________

Самые неспособные, точно так же, как и дурачки в Таркингтоне, использовали меня как ходячую Книгу Рекордов Гиннеса, Они меня спрашивали, кто самый старый человек в мире, кто самый богатый, у какой женщины было больше всего детей, и так далее. Ко времени побега, я думаю, 98 процентов заключенных в Афинской тюрьме знали, что самый преклонный возраст, подтвержденный документами, составлял около 121 года и что этот непревзойденный долгожитель был Японец, как и наш Начальник и охранники. На самом деле до 121 года он не добрал 128 дней. Его рекорд служил в Афинах неистощимым источником самых разнообразных шуток – многие сидели пожизненно, а кое-кто отсиживал 2 или 3 пожизненных срока, отчасти поглощавших друг друга или следовавших впритык один за другим.

Они знали, что самым богатым человеком в мире был тоже Японец, а примерно за столетие до того, как на противоположных берегах озера были основаны колледж и тюрьма, в далекой России женщина родила младшенького из своих 69 детей.

Эта русская женщина, обставившая весь мир по количеству младенцев, родила 16 пар двойняшек, 7 раз разродилась тройней, 4 раза родила четверых близнецов. И все они остались в живых, чего не скажешь о членах Отряда Доннера.

____________________

Из всего тюремного персонала только Хироси Мацумото окончил колледж. С остальными он не общался, он и обедал один в свободные дни, и гулял один, и рыбачил один, и под парусом ходил в одиночку. Он не пользовался возможностью посещать японские клубы в Рочестере и Буффало, или роскошные санатории, которые устроили на Манхэттене для Японской Оккупационной Армии в Штатском. Он сделал громадные деньги для своей корпорации и в Луисвиле, и в Афинах, и так блестяще использовал понимание психологии американских дельцов, что я не сомневаюсь – если бы он выразил желание, то занял бы высокий пост в Министерстве внутренних дел. Благодаря работе в Афинах он узнал о чернокожих Американцах больше, чем любой другой Японец, а на тех предприятиях, которые все скупала и скупала его корпорация, успех зависел от труда чернокожих рабочих или по меньшей мере от хороших отношений с местными чернокожими. Благодаря той же Афинской тюрьме он знал больше любого другого Японца о самой развитой индустрии в нашей стране – поставках и распространении химических препаратов, которые, будучи так или иначе введены в кровь, позволяли тем, кому это было по карману, чувствовать себя стоящими людьми, которым улыбается удача.

Из этих химических препаратов только 1 был, как вы догадываетесь, разрешен законом, и благодаря ему было создано состояние, принадлежавшее 1 семейству, которое подарило Таркингтону и форму для оркестрантов джаз-банда, и водонапорную башню на Мушкет-горе, и хорошие должности в Деловом Мире, и уж не знаю что еще.

Этим элексиром жизни был алкоголь.

____________________

За те 8 лет, что мы прожили с ним бок о бок в покинутом городке на берегу озера, Хироси ни разу не обмолвился ни словом о том, что ему хочется домой, на родину. Вряд ли можно принять за тонкий намек то, что он 1-нажды мне сказал: развалины шлюзов в верховьях озера, где громоздились в живописном беспорядке колоссальные бревна и громадные валуны, могли бы быть творением великого Японского садовника.

В Японской Оккупационной Армии он был офицером высокого ранга, бригадным генералом в штатском, не меньше, а может быть, и генерал-майором. Но он мне напоминал некоторых старых служак, старших сержантов, которых я знал во Вьетнаме. Они крыли почем зря и Армию, и войну, и вьетнамцев. Но потом я уезжал на год-другой, а когда возвращался, они оказывались на месте, по-прежнему ругая все и вся на чем свет стоит. Их оттуда можно было только вынести ногами вперед или выбить превосходящими силами противника.

Как же они ненавидели свой родной дом! Они боялись родного дома больше, чем врага.

____________________

Хироси Мацумото прозвал нашу долину «преисподней» или «дырой в заднице Вселенной». Но он не желал с ней расставаться, пока его отсюда не вышибли.

Мне иногда приходит в голову, что Долина Мохига, возможно, была единственным его домом после бомбежки Хиросимы. Теперь он на пенсии, живет в родном городе, восстановленном из руин, обе ноги ему ампутировали после побега заключенных, – он обморозил их в лесу. Вполне возможно, что он сейчас думает о том же, о чем думал я не раз и не 2:

– Какой это город, и что это за люди, и что я тут делаю?

____________________

Я видел его в последний раз ночью, когда заключенные сбежали из тюрьмы. Мы проснулись от грохота – это люди с Ямайки брали штурмом тюрьму. Мы оба выскочили на улицу прямо в ночном белье и босиком, хотя мороз был не меньше 10 градусов по Цельсию.

Главная улица вымершего городка называлась Клинтон-стрит, и так же называлась главная улица в Сципгонц. Можете себе представить: при такой географической близости два сообщества людей были настолько разобщены социально и экономически, что из всего богатства названии для улиц не могли выбрать ничего, кроме «Клинтон-стрит»?

____________________

Начальник попытался связаться с тюрьмой по радиотелефону. Никто не отвечал. Его домашняя прислуга, 3 человека, глядела на нас из окон верхнего этажа. Это были заключенные старше 70 лет, отбывающие пожизненное заключение без надежды на амнистию, давным-давно позабытые миром и до зубов нашпигованные Торазином.

Моя теща вышла на крыльцо. Она крикнула мне:

– Скажи им про ту рыбу! Скажи им про рыбу, которую я поймала!

Начальник сказал мне, что в тюрьме, как видно, взорвался котел бойлерной, а может, и крематорий. Я понял, что в ход пошло армейское вооружение, но ему-то откуда было знать? Он даже не слышал, как взорвалась атомная бомба. Он только почувствовал, как пронесся горячий ветер.