____________________
– А твой отец жив? – спросил он.
____________________
– Нет, – сказал я. – На него упал потолок лавки сувениров у Ниагарского водопада.
– К нему так и не вернулось зрение? – сказал он.
– Что не вернулось? – переспросил я. Но тут же догадался, что вопрос родился из еще одной байки, которую я рассказал его матери.
– Зрение, – сказал он.
– Нет, – сказал я. – Так и не вернулось.
– Мне кажется, это так замечательно, – сказал он. – Когда он вернулся с войны слепым и ты ему часто читал Шекспира.
– Он был большой любитель Шекспира, – сказал я.
– Значит, – сказал он, – я потомок не 1, а 2 героев войны.
– Героев войны?
– Знаю, ты никогда сам себя так не назовешь, – сказал он. – Но Мама так тебя называла. И ты сам, конечно, звал так своего отца. Много ли найдется Американцев, которые сбили во время 2 мировой войны 28 вражеских самолетов?
– Можно пойти в библиотеку и посмотреть, – сказлал я. – Тут у них отличная библиотека. Если покопаться, найдешь все, что захочешь.
____________________
– А где похоронили моего дядю Боба? – спросил он.
– Кого-кого? – спросил я.
– Твоего брата Боба, а моего дядю Боба, – сказал он.
У меня вообще никакого брата не было. Никогда. Я рискнул, наудачу:
– Мы рассеяли его пепел с аэроплана, – сказал я.
– Да, уж не повезло вам, так не повезло, – сказал он. – Отец приходит с войны слепым. Девушка, которую ты любил с детства, сбита машиной прямо накануне выпускного бала. А твой брат умирает от менингита спинного мозга, как раз после того, как его пригласили играть за «Нью-Йорк Янки».
– Так-то оно так – но ведь приходится играть картами, которые тебе сдали, – сказал я.
____________________
– А его перчатка у тебя цела? – спросил он.
– Нет, – сказал я. Про какую еще перчатку я рассказывал его матери, когда мы оба напились сладких Роб Роев в Маниле 24 года назад?
– Ты хранил ее всю войну, а теперь ее нет? – сказал он.
Должно быть, он говорил о несуществующей бейсбольной перчатке моего несуществующего брата.
– Кто-то ее стащил, когда я вернулся домой, – сказал я. – Думали, что это простая бейсбольная перчатка, и все. Тот, кто ее стянул, понятия не имел, как много она для меня значит.
Он встал.
– Ну, мне теперь и вправду пора.
Я тоже встал.
Я грустно покачал головой.
– Не так-то легко, как тебе кажется, расстаться со страной, где ты родился.
– Ну, это значит не больше, чем знак Зодиака, под которым я родился, – сказал он.
– Что? – сказал я.
– Да, страна, где я родился, – сказал он.
– Тебя ждет сюрприз, – сказал я.
– Что ж, Па, – сказал он, – к сюрпризам мне не привыкать.
____________________
– Ты не подскажешь, у кого здесь можно достать бензин? Я заплачу любую цену.
– Доехать до Рочестера у тебя хватит? – сказал я.
– Да, – сказал он.
– Тогда, – сказал я, – возвращайся обратно по той же дороге. Другой дороги нет, так что не заблудишься. Сразу же на въезде в Рочестср увидишь Медоудейлский Кинокомплекс. Позади него – крематорий. Дыма не ищи. Он бездымный.
– Крематорий? – сказал он.
– Да, крематорий, – сказал я. – Подъедешь к крематорию, спросишь Гвидо. Судя по тому, что я слышал, если у тебя есть деньги, то у него найдется бензин.
– А шоколадки, как ты думаешь?.. – сказал он.
– Не знаю, – сказал я. – Но ведь за спрос денег не берут.
Не подумайте, что на нашей веселой планетке не хватает растлителей малолетних, душителей малолетних, тех, кто стреляет в детей, бросает на них бомбы, топит, жжет или бьет смертным боем. Включите ТВ. Однако, по счастливому случаю, мой сын, Роб Рой Фенстермейкер, к их числу не относится.
О’кей. Моя история подходит к концу.
А вот то известие, которое чуть из меня дух не вышибло. Когда я услышал слова своего адвоката, я и на самом деле сказал «Уф-ф!»
Хироси Мацумото наложил на себя руки в своем родном городе, Хиросиме! А почему это так поразило меня?
____________________
Он покончил с собой перед рассветом – по японскому времени, разумеется, – сидя в своей моторизованной инвалидной коляске у подножия монумента, воздвигнутого в эпицентре взрыва атомной бомбы, которую сбросили на Хиросиму, когда мы с ним были маленькими мальчишками.
Он не прибегал ни к яду, ни к огнестрельному оружию. Он сделал харакири кинжалом, выпустив себе кишки соответственно древнему ритуалу самоуничижения, некогда предписанному потерявшим честь членам старинной касты профессиональных воинов – самураев.
А между тем, насколько я могу судить, он никогда не уклонялся от выполнения своего долга, никогда ничего не украл, и он в жизни никого не убил и даже не ранил.
В тихой воде омуты глубоки. Мир его праху.
____________________
И если где-то действительно есть великая книга, в которой все записано и которую будут читать, строка за строкой, без пропусков, в День Страшного суда, пусть там запишут, что я, исполняя должность Начальника на этом берегу, перевел осужденных злодеев из палаток на Лужайке в окружающие дома. Им больше не приходилось испражняться в ведра или дрожать всю ночь на ветру, когда палатку снесло. Строения, кроме 1 – библиотеки, – были разделены на камеры из цементных блоков, рассчитанные на 2-их, но обычно там содержались 5 человек.
Война с Наркобизнесом в самом разгаре.
Я построил еще 2 забора, 1 внутри другого, позади стоящих вокруг Лужайки зданий, а пространство между ними было нашпиговано противопехотными минами. Пулеметные гнезда я расположил в окнах и дверных пролетах следующего кольца построек: Норман Рокуэлл Холла, Павильона Пахлави, и так далее.
Во время моего пребывания в должности войска по моему совету были переданы в ведение Федерации. Это означало, что солдаты стали не просто штатскими в военной форме – теперь они стали кадровыми военными, на службе и в распоряжении Президента. Никто не мог точно предугадать, насколько затянется Война с Наркобизнесом. Никто не мог сказать, скоро ли они вернутся домой.
____________________
Генерал Флорио, сопровождаемый шестеркой полисменов из Военной Полиции с дубинками и при табельном оружии, лично поздравил меня и одобрил мои действия. Затем он отобрал у меня две звезды, которые сам же мне некогда вручил, и сказал, что я арестован за подстрекательство к бунту. Он мне нравился, да и я ему тоже нравился. Он просто выполнял приказ.