Я, президент и чемпион мира | Страница: 11

  • Georgia
  • Verdana
  • Tahoma
  • Symbol
  • Arial
16
px

— Идиот, оставь меня в покое, — сказала я, попытавшись вызволиться из Зазыного плена.

— Он правду говорит, — выбросил сигаретный бычок сидящий на корточках Гия и зло посмотрел на меня снизу.

В дверях раздался нервный звонок. Не нужно было быть Вангой, чтобы догадаться — это пришли мои.

* * *

В то время маме было 37 лет. Когда мы шли по улице, невозможно было не проводить ее глазами. Талес был старше нее на десять лет и страшно ревновал. Поэтому они повсюду бывали вместе и, ко всему прочему, стали лучшими друзьями. Бессонная ночь маленькими паутинками отпечаталась на их лицах. Оба одновременно обняли меня.

— Мордуленция, как ты? — спросил Талес и потрепал меня за щеки.

— Хорошо, па…

Манана не издавала ни звука. У мамы всегда случался спазм горла, когда она нервничала.

— Войдите, пожалуйста, почему стоите в дверях? — Первой пришла в себя тетя Лия и взяла на себя инициативу. — Что делать, Манана, дорогая, такова судьба родителей девушек. И моя Нина сбежала прямо со школы.

— Я никуда не убегала, — пробормотала я, видя растерянный взгляд Нукри.

— Большое спасибо, Лия. Можно, мы с Лалико поговорим отдельно, — наконец выдохнула Манана.

— Ну, конечно, заходите вот сюда, — пригласила Лия в свободную комнату, — а я сладкое принесу.

Грузинский менталитет, порядок, убеждения требуют защиты и уважения «института девственности». Несмотря на то, что моя мама была уроженкой Сочи, эта древнейшая грузинская традиция и для нее была, безусловно, значимой. Ее бирюзовые глаза наполнились слезами, светлые волосы показались поседевшими.

— Ма, я не хотела, меня похитили из школы, между нами ничего не было. Нукри — очень хороший, но я хочу домой. Сперва окончу школу, поеду в Москву, а потом посмотрим, — продолжала я бормотать. — Клянусь братом, он даже пальцем до меня не дотронулся.

— И больше не увидишь Нукри? — спросила почти пришедшая в себя Манана.

— Ну почему это не увижу? Буду иногда приходить сюда со школы. Будем вместе ходить в кино, театры, на дискотеки…

Сказанное мною явно заставило Манану задуматься.

— Это как?

— Что — как? Буду иногда приходить со школы, — повторила я. — Неужели не понятно, просто будем дружить.

— Знаешь, что я тебе скажу, милая моя! Значит, я должна следить за твоим хвостом, где и когда ты будешь, в школе или кино? А что делать с Джонджолой, который устроил засаду в подъезде? Может, нанять тебе охрану? Объясни-ка мне одну вещь. Нукри-то ты любишь?

— Да, а при чем тут это? Люблю, но замуж не собираюсь. Так трудно это понять?

Манана впервые закурила в тот день. Аналогичный разговор состоялся в соседней комнате у Нукри с его отцом.

— Что это ты натворил, парень? Разве так мы с тобой договаривались? Или ты думаешь, было так легко добиться твоего распределения в Сухуми. Вот направят тебя в Читу, тогда увидишь небо в алмазах! А я и пальцем не пошевельну, чтобы что-то изменить, — сердился Леонтьевич.

— Ладно, ну, папа, все наши, кто пошел в армию, накануне переженились. Мне что, дожидаться, пока Лали уведет кто-то другой?

— Потерпишь два года, ничего не случится! — продолжал Лери. — И вообще, скажи спасибо, что ее родня — порядочные люди, а то бы увидел заснеженный Магадан. Пятнадцать лет за похищение, вот что они могли потребовать! И потом, как ты посмел взять мою казённую машину и Алика? Тьфу, безголовый… А теперь пойди, извинись, и на этом закончим. Отслужишь, Лали окончит школу, потом кто вам мешает? — Лери уже собирался выйти из комнаты, когда Нукри, вскочив, как сумасшедший, направился к окну.

— Что, хочешь, чтобы я выпрыгнул отсюда? Ты же знаешь, что я способен! Лали отсюда не уйдет, и точка! А если уйдет, тогда увидите…

Бедный Лери понял, что шутки с самолюбием парня в таком возрасте равноценны игре с огнем. И какой у него был выход? Взяв за руку продолжателя рода, он прижал его к себе и сказал:

— Сынок, генацвале, я говорю для тебя. Учись, гуляй, кто мешает, но если ты так решил, что поделать, я и твоя мать рядом с тобой.

Переговоры входили в третью, решающую стадию.

* * *

В сложную минуту человеку свойственны и самобичевание, и жалость к самому себе. Разница, наверное, в процентном наличии эгоизма. Соответственно, меня больше характеризует второе, да и то крайне редко. Когда я очень устаю, то жалуюсь судьбе, что у меня нет ни богатых родителей, ни накопленного имущества. Да и вообще, в семье уже который год я и мужчина, и женщина в одном лице…

А ведь моя жизнь могла сложиться по-иному: своевременное окончание школы, затем учеба в Москве, потом, наверное, за рубежом, затем, уже где-то после тридцати лет, знакомство с каким-нибудь бизнесменом или дипломатом, замужество «по всем правилам» и беззаботная жизнь где-нибудь на Сейшельских островах. Только с одним, только одна свадьба, а затем деревянная, железная, серебряная, золотая, бриллиантовая и платиновая свадьбы, один семейный альбом и у детей одна на всех фамилия.

Боже, не подумай, что я недовольна, нет же, большое спасибо тебе за все, такова моя ежедневная молитва… Просто человек — ненасытное создание.

Козлом отпущения из-за неосуществимых желаний всегда была моя мама: «Всё было бы по-другому, если бы Манана в тот самый день, 4 сентября 1985 года, взяла меня за загривок и уволокла домой».

…Третий раунд поставил точку 48-часовому марафону — вердикт родителей звучал для меня как наказание: отныне я замужняя, семейная женщина и в перспективе мама, продолжательница рода Чаганава.

Аргумент моей мамы был совершенно беспомощный, но логичный: «Я не смогу целый день бегать за тобой, у меня растет маленький сын. Это хорошие люди, вот и оставайся. Лия обещала, что Нукри не дотронется до тебя, пока тебе не исполнится шестнадцать».

Лия кивала головой в знак согласия. Счастливый, достигший цели Нукри улыбался, а я толком и не понимала суть моей новой функции.

Между прочим, Лия честно выполнила данное маме обещание.

С моими друзьями и их родителями случился такой шок, что целую неделю девочек никуда не выпускали. Все остальное протекало банально: новая вечерняя школа, так как мой «аморальный проступок» осуждала система образования коммунистического режима. Для таких, как я, «осквернивших идеалы компартии», место было лишь в специальной вечерней школе.

До прихода в школу я представляла картинки из советских пропагандистских фильмов о рабочих и служащих, как сяду за одну парту с соскучившимися по учебе сапожниками, домохозяйками, горняками, и так, объединенные в единый советский непобедимый кулак, мы будем изучать Пушкина, Маяковского и Шота Руставели. Но, как всегда, моя фантазия была вразрез с текущей реальностью. В новой школе я обнаружила, что мои одноклассники были не рабочие с завода или, подобно мне, рано вышедшие замуж, а дети богатеньких родителей, которым в обычной школе было сложно получить медаль или аттестат с отличием. А вечерняя школа за определенную мзду давала для этого полную гарантию. Советская система образования так же, как и многие другие сферы, всегда отличалась прозорливыми и прогрессивными идеями. Ну на самом деле, какое время давать образование рабочему классу?