Гости из Германии щедро раздаривали прошедшим инструктаж ученикам сладких мишек «Харибо» и жевательные резинки, а заодно практиковали наш немецкий, ведь мы являлись подопытными кроликами в спецшколе широкого профиля! Наши ученики, недурно подкованные на мероприятиях подобного рода, не терялись и в свою очередь скороговоркой выпаливали переведенный на «передовые» языки мира коммунистический шедевр Маяковского «Паспорт».

Правда, никто не понимал друг друга, но это мало кого беспокоило. Главное, контакт, худо ли, бедно, состоялся. Нервный заряд достиг своего пика. Учителя, как оголтелые, бегали за сладостями и выпивкой для банкета, ведь делегацию требовалось ещё и задобрить, а там, гляди, и Государственная премия не за горами.

Мы же, младшеклассники, как наиболее «покорный электорат», принимали молчаливое участие в этом помпезном мероприятии. Впрочем, «молчаливость» была лишь внешней, наше подсознание рождало множество вопросов, но юный мозг не давал готовности к ответу. Наверное, именно подобные моменты называют «собиранием истины по крупице».

Мы с моим зеленоглазым рыцарем сидели рядом. Мне нравилось ощущать его дыхание, смешанное с табаком, и вызванные неловкостью юношеские телодвижения, направленные то к Мишико, то к моим подругам Марикуне и Кети. Несмотря на то что «чесание языками» сидящей за нами «троицы» не прерывалось ни на минуту, а предмет их бурной фантазии был всем известен, я, совершенно отрешенная, охваченная от мозга до костей каким-то новым чувством, уже виртуально стояла у сцены, жадно впитывая каждое слово и представляя себя каждым из персонажей.

На сцене актового зала появился чернявый, с горящим взором юноша. Неожиданно для всех прозвучал его литературный выбор:

«На страже боевых знамён»

На скале уже нет дворца,

Возведённого встарь народом…

Кто не видел его конца? —

Падал свод за высоким сводом.

Истребляющего огня

Ненавистная сила крепла.

И остались на склоне дня

Только камни да груда пепла.

На скале сад зелёный рос,

Ключ струился в зелёной чаще.

Сад увял, и не видно роз,

Высох в пламени ключ звенящий…

Сад засохший, умолкший стих…

Лишь бездомного ветра шорох

На дорожках, давно глухих,

Да листвы пожелтевшей ворох.

Осень ранняя так грустна —

И знамёна как будто немы.

А недавно цвела весна,

На знамёнах цвели эмблемы.

Но у тех боевых знамён

Власть волшебная, власть всё та же.

Их храню для иных времён,

Неотступно стою на страже.

— Нукри, это чьи стихи? — спросила я.

— Тссс… — приложил к губам указательный палец мой изумрудоглазый рыцарь. — Это Галактион! (Галактион Табидзе — великий грузинский поэт XX века. — Л.М.)

— Аа, — многозначительно и гордо прошептала я, будто Галактион посвятил свой самый выдающийся шедевр — стихотворение «Мэри» моей бабушке.

— Я не знаю этого парня. Он твой одноклассник? — тараторила я дальше.

— Нет, это Зураб Жвания из девятого класса, но, несмотря на разницу в возрасте, мы с ним дружим, к тому же, он мне очень помогает на республиканских контрольных работах. Вроде он сегодня собирался читать совсем другое стихотворение… и вообще, он большая душка. Лали-бали («бали» по-грузински черешня. — Л.М.), ты всегда говоришь безостановочно?

Я в замешательстве опустила голову, потом поняла, что в такой мученической позе мне долго не продержаться, и высунула язык, так широко разинув рот, что Нукри были видны обе мои миндалины.

Грубо вытуренные из актового зала, мы ещё долго слышали патриотические строки Ильи Чавчавадзе, с закрытыми глазами и искренне, проникновенно исполняемые Лашей Надареишвили:

О матерь Божья! Отчизна — твой удел…

Заступницею будь истерзанного края!

Прими как жертву кровь, которую картвел

Столь щедро проливал, в страданьях погибая.

Довольно этих мук для Родины моей,

Верни моей стране стремление ко благу,

Даруй ей бытие далеких славных дней,

Вдохни в сердца сынов отцовскую отвагу!

— Лали-бали, пойдешь за меня замуж? — услышала я заплутавшие между грузинской классикой и душевной болью слова. — Обещай мне, что бы ни произошло, ты меня дождешься и нашему сыну дашь бессмертное имя великого полководца Александра Македонского!

— Македонского? Ты что, сдурел? Ну при чём тут Македонский? А может, попросту Сандриком назвать, ну в смысле в духе времени. Что за мания величия у тебя?

— Ладно, твоя взяла, представляешь, как нашим внукам будем рассказывать, какими клёвыми и крутыми мы были в молодости, обалдеть!

— Нукри, послушай, а твой отец, часом, не обидится? На что?

— На то, что вопреки кавказским обычаям первого внука не назовут его именем?

— Лали-бали, ну какая ты дурочка, как ты могла такое подумать? Тебя же все любят. А давай-ка детей назовем твоим именем. Посмотри, как звучит: «Лали первая, Лали вторая» и так далее… — хохотал Нукри и параллельно ударял кулаком по школьному портфелю.

— Ты дебил, настоящий дебил, я хочу домой, — безапелляционно заявила я и быстрым шагом направилась к дому.

— Ты что, и вправду обиделась? Ну, хорошо, назовем его, как хочешь, хотя бы Виктором. Это ведь имя твоего отца? Давай сделаем ему такой подарок, — стонал Нукри, с трудом сдерживая смех вперемешку со слезами.

Слова эти, словно выстрел, поразили мое сердце. Виктор — мой отец? Как объяснить этому избалованному жизнью, самодовольному сынку чиновника высокого ранга, что я, его первая любовь Лали Морошкина, не знаю своего отца, известного педиатра, первого генетика в Грузии Виктора Морошкина — просто не знаю, не знакома, не видела, понятия не имею, какой он, что любит и что ненавидит, как он выглядит, чем дышит, просто не знаю, и всё!

Отец

Что может быть более неадекватным в тринадцатилетнем возрасте, чем первая любовь? Столько вопросов возникает одновременно! Может, он не понравится маме? А, может, я — маме Нукри? Да еще с русской фамилией? У мегрелов (жители региона в Западной Грузии. — Л.М.) ведь национальный вопрос особенно обострен, правда, они городские, может быть, пронесет…

Первый тест был почти пройден. Я и калбатони Лия, Нукрина мама, болтали на кухне, вернее, я болтала, а она мило улыбалась. Спелая, сочная клубника так и таяла в руках — оказалось, что черенки ягод срываются круговыми движениями! «Черт побери, почему я не должна была знать об этом раньше, какое месиво получилось, только на джем и пускать. Вот приду домой и устрою маме…» — ворчала я про себя, с ног до головы выпачканная пурпурными ягодами.