Я оглянулась.
Члены российской делегации с большим азартом выбирали для своих супруг помаду. Казалось, ну и что здесь такого? Просто у помад была форма фаллоса. Прикольно было бы достать из сумки такую косметику… Когда россияне вдоволь понавыбирались сувениров для семей, руководитель экскурсии пригласил нас в кафе-шоп на площади Дам. А там такое творилось! Маринованные грибы, пирожные и шоколад с марихуаной лежали горой на прилавке. И главное — для привлечения клиентов можно было попробовать все, что давало «гурману» марихуаны возможность сделать «правильный» выбор.
— Представь, я не могу выкурить даже обычную сигарету, а что со мной сделает такая? Здесь такой запах, что уже голова кружится, — шепнула я Тамуне и вышла на свежий воздух.
Что правда — то правда, русские даже близко не подошли к этой «вакханалии», и дружно направились к магазину, где продавалась родная водка. В этом «всенародном празднике» не участвовали только глава осетинской делегации Борис Элиозович Чочиев и его команда. Наверное, они хорошо помнили принцип: «В Советском Союзе секса нет!»
Вечером, вернувшись в Гаагу, мы поужинали и устроились в фойе гостиницы выпить кофе. Гаага, в отличие от Амстердама, серьезный и молчаливый город. Грузины после скачек галопом по магазинам хотели спать, россияне пили, а осетины с интересом рассматривали гостиницу и изучали одноразовые причиндалы в своих номерах, спускаясь с каждым новым шампунем и жидким мылом к Тамуне. Несчастная девушка в сотый раз объясняла, что несмотря на то, что оба пенятся, бадузан и шампунь — разные вещи.
Утром Тамуна встала пораньше, так как ей надо было рассчитаться с администратором гостиницы.
Спустившись позже, я услышала ее громкий разговор.
— Борис Элиозович, сколько раз я предупреждала, что за траты в мини-баре и PAY-TV ОБСЕ не платит.
— Тамуна, мы всего один раз включили, — уверял ее руководитель осетинской делегации.
— Какая разница, сколько раз вы включали эротический канал, надо заплатить фиксированную стоимость.
— А почему должен платить я? — не остывал Чочиев. — Я ведь не один смотрел?
— А с кем? — спросила Тамуна с явным интересом.
— Вместе со всей осетинской делегацией.
— Так вот, поделите между собой траты и верните взятые из мини-бара бутылки, а то посчитаю и это! — твердо стояла Тамуна.
Траты за «удовольствие» осетинской делегации взяла на себя российская…
Несмотря на большую любовь к Георгию, признать то, что выборы 2 ноября провели справедливо, было абсурдом! Такая проигрышная первая десятка партии власти, президент, погруженный в нирвану, полный карт-бланш со стороны Службы безопасности такой деструктивной организации, как «Кмара» («Долой». — Л.М.) и вконец обнаглевшему Институту Свободы, рождали сомнения, не имел ли место какой-то кулуарный сговор.
Телекомпания «Рустави-2» кипела по максимуму.
ОБСЕ, как всегда, не торопилась представить окончательную оценку выборов. В предварительном никчемном документе, «палке о двух концах», каждый мог увидеть то, что желал. Эта устаревшая дипломатичная уловка, кажется, не «канала» уже даже в Уганде.
— Лали, вечером ты нужна мне в эфире, — услышала я голос Миши, — я знаю, что ты должностное лицо, но все же…
— И что ты хочешь, чтобы я сказала?
— Как всегда, то, что думаешь, моя цензура тебе ни к чему.
В ночном ток-шоу на «Рустави-2» я была единственным представителем правительства, который всенародно протестовал против итогов выборов.
Каким бы удивительным это ни казалось, но на мою ночную «наглость» Госканцелярия не среагировала.
«Своевременной» реакцией на лавину людей на проспекте Руставели стало уже новое «умозаключение» ОБСЕ: выборы были сфальсифицированы!
Дождливая погода не могла уменьшить волну протеста.
— Георгий, да плюй ты на этот Парламент, и давай присоединимся к народу, — просила я упрямого карталинца. — Ведь знаешь, что этот режим устарел, что-то должно измениться, нужна новая кровь!
Миша с охрипшим и осевшим на митингах голосом был частым гостем нашего дома в Ведзиси. Моя бабушка встречала его чаем с лимоном.
— Пей, сыночек, а то простудишься.
— Большое спасибо, Еноховна, а вам нравится, как я выступаю?
— Конечно! — хвалила Мишу моя радикально настроенная бабушка, которая в свое время находилась в оппозиции к коммунистам. В бытность заведующей аптекой она часто провожала инвалидов войны следующими словами:
— Кто вас просил побеждать на войне? Был бы у вас сейчас аспирин Байера и баварское пиво, не хотели — вот вам тогда советский аскофен, — черный юмор Наны Еноховны понимал далеко не каждый, из-за чего ее неоднократно вызывали в аптечное управление. Конечно же, хулиганке по природе, Нане нравились Мишины экстремальные заявления и харизматичные выступления!
— Я лично более критична. Сказать тебе правду? Не обидишься? Кажется, ты перебарщиваешь, ведешь себя слишком агрессивно. Ведь нельзя постоянно кричать: «Всех пересажаю», — говорила я ему.
— Людям нравится, да и что говорить, я ведь и вправду этих посажу…
— Дай тебе волю, кажется, и меня посадишь.
— А что ты, несчастная, выгадала за это время? Поверила «Белому лису» и честь не запятнала, да? Знаешь ли ты, какие бабки загребли даже те, кто были чином ниже тебя! — прикалывался надо мной Миша. — А тот что говорит? — неожиданно поменял он тему. Я знала, он спрашивает о Канделаки.
— Наверное, завтра приведу его на митинг сделать заявление, что чемпион мира должен стоять вместе со своим народом, — не успела я выговорить, как Миша позвонил. — Алло, да, короче, объявите следующее: «Чемпион мира присоединяется к движению протеста».
— Подождал бы… — сказала я.
— Время не ждет!
Телефон Георгия раскалывался на части.
— Нет, нет, я пока еще не решил, — отвечал он, как загнанный в клетку раненый лев, и в конце концов отключил телефон.
— Ты мне это подстроила? — спросил он злобно.
— Так лучше для тебя, садись сейчас же в мою машину и поедем.
После долгой мольбы Георгий уступил.
— Ладно, сейчас пойду, а Ираклию Окруашвили потом намылю шею, — не успокаивался чемпион.
Именно там, где начинался многолюдный митинг, зазвонил только что включенный телефон Георгия.
— Гио, генацвале, знай, деревня тебе этого не простит, если встанешь с этими неверующими и свидетелями Иеговы… Он ведь исчадие ада!
Георгий как оголтелый выскочил из машины.
— Что ты делаешь? Перед столькими людьми объявили, и информационные выпуски передали о твоем переходе к «националам», а ты сбежал, — кричала я ему. — В какое положение ты меня ставишь, ведь губишь меня!