Последнее поразило его пуще прочего. Эти люди сделают все, о чем он попросит, – не в знак боготворения, а из доверия. Сражаясь с ними бок о бок, Арлен утвердил себя, и лесорубы искренне верили, что он не подведет.
«И я не подведу, – пообещал он про себя. – Если демоны возьмут Лощину в новолуние, то лишь после того, как я погибну в попытке их остановить».
Шамавах подошла к розам и показала клочок бумаги, привязанный на петельку к горшку.
– На каждой вещи есть имя дарителя. Я обращусь к Эрналу Свитку и принесу тебе на подпись благодарственные письма.
Ренна оцепенела, и ее запах изменился. Обоняние казалось примитивным после чтения аур, но обостренные чувства Арлена даже при свете дня поставляли ему непрерывный поток информации обо всем, что его окружало. Он почуял ее страх так же явственно, как дерьмо на сапоге.
Сердце сжалось от сострадания, и ему не понадобилось всматриваться в образ, чтобы понять причину. Как большинство в Тиббетс-Бруке, Ренна не умела ни читать, ни писать.
Арлен отвернулся от Шамавах и произнес так тихо, что расслышала только Ренна, чей слух стал столь же острым, как у него:
– Не волнуйся, Рен. Я успею научить тебя писать твое имя, а скоро начнешь и читать.
Ренна быстро глянула на него, улыбнулась, и запах стал ароматом благодарности и любви.
– Надо бы и для Гареда что-нибудь сделать. За его поддержку.
– Надо, – согласился Арлен.
– Для меня будет честью выбрать барону подарок, – предложила Шамавах.
– Спасибо, я и сам справлюсь, – покачал головой он.
Шамавах поклонилась.
– Граф подарил тебе очень красивое ожерелье, – обратилась она к Ренне. – Ты уверена, что хочешь с ним расстаться?
«Начинается», – подумал Арлен.
Ренна подошла к зеркалу и восхищенно погладила камни кончиками пальцев. Арлен обонял ее удовольствие и различил тихий вздох.
Прикосновение стало прощальным. Ренна кивнула и сняла ожерелье:
– Негоже щеголять такой роскошью, когда столь многие нуждаются.
– Не стоит недооценивать вдохновение, которое черпает народ из вождя, одетого в пышный наряд, – заметила Шамавах. – Но если твое благороднейшее желание искренне, я буду счастлива приобрести эту вещь. Могу заплатить монетой или, если угодно, едой и скотом с доставкой к нуждающимся.
Ренна взглянула на нее, и Арлен поразился: ее запах сообщил о чистосердечной вере в доброту красийской женщины.
– Ты правда окажешь нам такую услугу?
«Она не виновата, – внушил он себе. – Если бы в Бруке умели торговаться, Хряк не присвоил бы половину городка».
Шамавах отмахнулась с улыбкой, как от пустяка.
– Мне не составит труда. Ожерелье – милая безделушка, и я легко продам его богатому Дамаджи как подарок для кого-то из жен.
Арлен отвернулся, закатил глаза.
– Труда не составит, – пробормотал он для одной Ренны, – плюс у красийцев появляется возможность наладить, как было поручено, торговые связи с графством Лощина, используя наше доброе имя.
Ренна рассматривала Шамавах, и Арлен учуял недоверие, которое быстро сменилось разочарованием. Она притворилась, будто снова изучает ожерелье, и буркнула в ответ так же тихо:
– Не продавать его, что ли?
– Продавай, но бери деньгами, – прошептал Арлен. – Расчет сразу.
Ренна повернулась к Шамавах и широко улыбнулась:
– Благодарю за помощь. Монетой сразу меня устроит.
Шамавах кивнула, будто другого и не ждала.
– Можно взглянуть?
Ренна вручила ей ожерелье, она вставила в глаз линзу и внимательно рассмотрела его на свету.
– Сейчас найдет изъяны и начнет торговаться, – шепнул Арлен. – Что бы ни сказала, ответь, что она рехнулась, и пригрози продать Смитту. Она удвоит ставку. Потребуй впятеро больше.
– Честное слово? – выдохнула Ренна сквозь улыбку. – Я не хочу ее оскорбить.
– Не оскорбишь. Красийцы не уважают тех, кто не умеет торговаться. Согласишься на половину, не меньше.
Ренна хмыкнула и дождалась, когда Шамавах закончит осмотр.
– Милое, но не больше. – В голосе Аббановой жены впервые прорезалось разочарование. – Алмазы мутноваты, а на ребре изумруда есть трещинка. Золото не такое чистое, как в Красии. Но может быть, покупатель соблазнится необычностью вещи, благо она принадлежала графу землепашцев. Я даю сто драки.
Ренна издала лающий смешок, хотя сумма, вероятно, прозвучала для нее бессмыслицей.
– По-моему, тебе пора починить линзу. Камни в полном порядке, а золото чисто как снег. Ты просто не хочешь платить сполна, а Смитт, я уверена…
Шамавах рассмеялась и поклонилась:
– Я недооценила дживах ка Пар’чина. У тебя острый глаз. Двести драки.
Ренна покачала головой:
– Тысяча.
Шамавах задохнулась от праведнейшего негодования:
– За тысячу я куплю три таких ожерелья! Триста, и ни клатом больше.
– Пятьсот – или продаю Смитту, – холодно ответила Ренна.
Шамавах оценивающе посмотрела на нее, и Арлену не понадобились сверхчувственные способности, чтобы понять: красийка прикидывает, не поднажать ли в последний раз. Наконец она поклонилась:
– Ни в чем не могу отказать новоиспеченной дживах ка в день ее свадьбы. Пятьсот.
– Я ценю это, – сказала Ренна. – Во многих дворах появится скот, а на многих плечах – одежда.
– Ты хорошо торгуешься, – заметила Шамавах.
Она повернулась к Арлену, и от ее глаз разбежались лучики, а в запахе обозначилось веселье.
– Скоро тебе не понадобятся советы Пар’чина.
– Ладно, Уонда, я прождала достаточно, – заявила Лиша. – Выметайся.
– Не хочу, – уперлась Уонда.
– Уонда Лесоруб! – повысила голос Лиша. – Если не выкатишься отсюда через… – И ахнула, а Уонда переступила порог, наряженная в одежды от герцогини Арейн. – Ох, чтоб меня!.. – проговорила она.
– Дурацкий вид, да? – горестно осведомилась Уонда. – Я и сама знаю.
– Вовсе нет, – возразила Лиша. – Ты выглядишь великолепно. Когда тебя увидят в городе и народ прознает, что это работа личной портнихи герцогини Арейн, каждая женщина в Лощине захочет себе такое же.
Она не соврала. Неприятно признать, однако королевская портниха превзошла себя, создала наряд одновременно и скромный, и удобный, под стать любому мужскому мундиру, но в безошибочно женском стиле.
Блуза темно-зеленого шелка расшита золочеными лозами и метками, которые добавляли объема плоскому переду. Рукава, просторные от плеча до локтя, туго обхватывали предплечья, чтобы не зацепиться за лук и беспрепятственно облачиться в деревянные нарукавники. Поверх блузы надет бурый кожаный жилет, подбитый с изнанки и аккуратно застегнутый. Он служил буфером между блузой и нагрудной пластиной, но изящный покрой позволял носить его и без всяких доспехов.