– Разве это не женское дело? – удивилась Лиша. – Пусть твои десять воинов захватят жен и детей.
Она не сказала «в качестве заложников», но Рожер понял правильно.
– Даже в этом случае десяти недостаточно, чтобы обеспечить вашу безопасность, – возразил Джардир. – Разведчики докладывают, что на дорогах стало неспокойно, они кишат разбойниками из чинов.
– Не из чинов, – отозвалась Лиша.
– А? – не понял Джардир.
«Осторожно», – подумал Рожер.
– Ты объяснил мне, что «чин» означает «чужак», – сказала Лиша. – Речь идет о людях, которые живут на родной земле или изгнаны с нее твоей армией. Здесь ты – чин.
Красийцы гневно загудели. Власть Джардира в Даре Эверама абсолютна, а его малейший каприз имел силу закона. По сути, его указы могли упразднить – и часто упраздняли – тысячелетние порядки. Никто при дворе не смел говорить с ним так дерзко, тем более женщина, да еще и чужестранка.
Джардир поднял палец, и все умолкли.
– Это игра слов, которая не снижает опасности. Двадцать воинов. Десять ха’шарумов и десять даль’, включая наставника Каваля, который продолжит обучение ваших воинов, и моего дозорного Колива. Все они возьмут первых жен и по одному ребенку их крови.
– Половина из них девочки, – заметила Лиша, – и никого, доросшего до Ханну Паш. Мне не нужны двадцать мальчиков, которых выдернут из шараджа за день до снятия бидо.
Джардир улыбнулся и щелкнул пальцами через плечо:
– Аббан, присмотри за этим.
Аббан приложился лбом к полу:
– Разумеется, Избавитель.
– Двадцать один, – вмешалась Инэвера. – Священное число. Аманвах – дама’тинг, ей полагается верный охранник-евнух. Я пошлю с нею Энкидо.
– Решено, – сказал Джардир.
– Это не… – начала Лиша, но Джардир оборвал ее:
– Мою дочь необходимо защитить, Лиша Свиток. Я думаю, твой достопочтенный отец, – он указал на Эрни, – согласится, что это не предмет для торга.
Лиша зыркнула в сторону Эрни, но тот ответил строгим взглядом:
– Он прав, Лиша, и ты это знаешь.
– Возможно, – протянула Лиша. – Если она поедет с нами. Это не обсуждалось.
Инэвера улыбнулась поверх золотого потира, откуда потягивала воду.
– Очередной вопрос, дочь Эрни, который решать не тебе.
Все взгляды обратились к Рожеру, и у него засосало под ложечкой. Он сосредоточился на медальоне, впитал его вес и глубоко вдохнул. Затем извлек из цветастого мешка с чудесами скрипичный футляр.
– Великий шар’дама ка, – произнес он, – я упражнялся в мелодии, которой меня научили твоя дочь и ее служанка. Это «Песнь о Лунном Ущербе». Ты сказал, что при твоем дворе приветствуется музыка во славу Эверама. Можно сыграть для тебя?
Увертка вызвала озадаченные взгляды, но Джардир махнул рукой и кивнул:
– Конечно же, сын Джессума. Для нас это честь.
Рожер открыл футляр и вынул древнюю скрипку – подарок Меченого, бережно сохраненный реликт старого мира. Струны были новыми, но лакированное дерево осталось прочным и порождало насыщенный резонанс, что превосходил звучание любого инструмента, знакомого Рожеру. Он с осторожностью выждал, после чего вскинул глаза, будто осененный мыслью.
– Уместно ли попросить Аманвах и Сиквах добавить свои голоса?
– «Песнь о Лунном Ущербе» – достойная вещь. – Джардир кивнул молодым женщинам.
Те молча порхнули к нему, как птицы на руку сокольничего, и преклонили колени на подушках в шаге позади него.
«Считай, их не видно, – подумал Рожер. – Нельзя отвлекаться. Не здесь. Не сейчас».
Он взял в искалеченную руку тонкий смычок с конским волосом и закрыл глаза, изгнал изо рта привкус красийского кофе, из ноздрей – запах пищи, из ушей – общий гомон, что стоял в обеденном зале. Сосредоточивался, пока на свете не осталось ничего, кроме тяжести инструмента в руках, и тогда заиграл.
Начал медленно, с длинной импровизации на вступительную тему. Сперва звук был тихим, но, по мере того как Рожер наслаивал лейтмотив, усиливался, заполнил возвышение, на котором расположился Джардир, перетек на уровень Дамаджи и разнесся по всему залу. Рожер едва осознавал воцарившуюся тишину, но она не имела значения. Важна только музыка.
Доиграв мелодию, Рожер дал скрипке стихнуть и принялся заново выстраивать ноты. Он обошелся без сигналов – не кивнул и не ударил смычком, как поступил бы с учениками, но Аманвах и Сиквах мгновенно подключились и тихо затянули мотив без слов для полноты предыдущей импровизации, а Рожер постепенно вознес громкость и сложность на прежнюю высоту и превзошел ее.
«Ну и легкие», – подумал он, чувствуя, как воздух дрожит от силы их голосов. Его плоть напряглась, но он проигнорировал ее, как другие помехи. Хорошее выступление чревато последствиями. Хорошо, что жонглеры носят просторные штаны.
Когда мелодия вновь набрала силу, женщины запели. Познания Рожера в красийском языке остались слишком скудны, чтобы понять смысл, но все равно звучало красиво – скорбно, но с ноткой предостережения. Аманвах и Сиквах растолковали содержание, но они, хотя и бегло говорили по-тесийски, не сумели передать те артистизм и гармонию, с которыми самобытная красийская поэзия ложилась на музыку.
Это был вызов, которого жаждал Рожер. В «Песни о Лунном Ущербе» скрывалась сила. Древняя сила.
Каждый куплет сопровождался бессловесным припевом – воззванием к Небесам, заклинающим Эверама ниспослать силу в ночи. Голоса Аманвах и Сиквах слились так, что стало невозможно понять, где заканчивается один и начинается другой.
Рожер сыграл первый припев, как показали ему женщины, но еще до конца второго куплета нащупал новую вариацию. Импровизировал близко к оригиналу и произвел мелкое, но трудное для певиц изменение. Они подхватили без малейших усилий, согласовали пение с игрой. На третьем куплете он увлек их еще дальше, преобразил музыку в нечто, способное на месте остановить подземника. И вновь они подчинились легко, словно ведомые под руку по садовой дорожке.
В четвертом куплете говорилось об Алагай Ка, отце демонов, который рыщет по земле в новолуние. Рожер не знал, существует ли эта тварь, но князь демонов, что пытался убить Лишу и Джардира несколько ночей назад, был достаточно страшен. Мелодия стала грозной, и к следующему припеву Рожер превратил музыку в яростный, нестройный вой, способный отшвырнуть за тридевять земель даже скального демона.
И вновь Аманвах и Сиквах вторили ей без всякой подготовки и подсказки.
Рожер испытывал их куплет за куплетом, в полную силу скрипичной магии, если это была она, и огромный обеденный зал оказался в его власти. Собравшиеся были с ним на каждом шагу пути, даже когда он сымпровизировал новое окончание, чтобы сменить музыку тишиной.