– А вы, Николай Карлович, – обратился он к Краббе, – готовьтесь к большой и трудной работе. В нашей истории именно вы создали русский паровой и броненосный флот. Думаю, что и в здешней истории вам придется заниматься тем же самым.
– Ну, Игорь Сергеевич, – улыбнулся адмирал, – а меня вы что совершенно в расчет не берете? Я тоже могу сделать многое полезное для нашего флота. Хотя, конечно, годы у меня уже не те. Но и на берегу, наверное, тоже для меня найдется работа.
– Вот уж чего-чего, а работы всем хватит, – сказал Пирогов, вставая и тем самым показывая, что долгий и полезный для всех разговор подошел к концу. – Фаддей Фаддеевич, если бы мы не рассчитывали на вас, то я сегодня не был бы вашим гостем. Просто у вас много работы по начальствованию над Кронштадтом. А Николай Карлович пока относительно свободен, и по указанию государя считается как бы прикомандированным к нам – гостям из будущего.
– Я все понимаю, Игорь Сергеевич, – кивнул адмирал, – и, признаюсь, счастлив, что познакомился с вами. Буду чрезвычайно рад видеть вас у себя. Можете рассчитывать на мое полное содействие и помощь. Честь имею!
– Честь имею! – Пирогов склонил голову перед великим мореплавателем. – Фаддей Фаддеевич, я тоже доволен сегодняшней встречей. Надеюсь, мы с вами увидимся, и не единожды. Всего вам доброго.
Пока мужчины решали глобальные задачи по переустройству мира, Ольга Румянцева решила заняться чисто дамскими делами. А именно – прогуляться по Невскому, а потом навестить Карла Брюллова. Ей было жалко этого талантливого художника, который попал в немилость петербургскому обществу из-за своей неудачной женитьбы. Его супруга и ее родственники оклеветали Брюллова, да к тому же они имели наглость потребовать, чтобы художник выплачивал своей супруге, состоявшей в любовной связи с родным отцом, что-то вроде алиментов.
Ольга отправилась на Васильевский остров, где в казенной квартире Петра Клодта при Академии художеств проживал Брюллов. Она помнила об обещании, которое дала на балу в доме Энгельгардта. Еще бы – ведь совсем недавно Ольга и представить себе не могла, что ее портрет будет рисовать сам Брюллов!
Ольга хорошо знала здание на набережной со сфинксами из Фив, которые появились здесь в 1834 году. Полюбовавшись на мрачные изображения египетских полульвов-полулюдей, она спросила у служащего Академии, как найти квартиру господина барона фон Клодта. Служащий, посмотрев на нарядное платье барыни и на дорогое колье на шее Ольги – подарок императора – почтительно склонился перед ней и предложил проводить до квартиры господина барона.
Петр Карлович Клодт, хотя и был чистокровным немцем, потомком крестоносцев из Вестфалии, но душой был русским. И немудрено – детство и юность он провел в Омске, где был очарован величием русских просторов и широтой сибирской души.
В Петербурге он окончил артиллерийское училище, но в отличие от своих воинственных предков, решил стать скульптором. Лучше всего у него получались лошади, изображать и лепить которые он начал еще в детстве. Женился Петр Карлович на племяннице жены знаменитого скульптора Ивана Мартоса, Иулиании, или как ее все называли – Уленьке Спиридоновой.
Супруга Клодта была бесприданницей, да и барон, несмотря на свою пышную родословную, был нищ, как церковная крыса. Но его скульптуры лошадей пришлись по душе императору Николаю I, и Петр Карлович стал получать заказы, финансовые дела его поправились. Семейство Клодтов выбралось из бедности. Дом барона был всегда открыт для гостей. И душой его была хозяйка – добрая и улыбчивая Уленька.
Именно она встретила Ольгу и, приветливо поздоровавшись с гостьей, проводила ее в комнату, где нашел убежище от сплетен и досужих пересудов Карл Брюллов.
– Карлуша, тут к тебе гости, – сказала баронесса, постучав в дверь, – Ольга Валерьевна говорит, что ты ее пригласил, чтобы нарисовать портрет…
– Спасибо, Уленька, – ответил Брюллов, – все именно так. Я попросил мадемуазель Ольгу посетить бедного художника в его скромной обители и оказать честь попозировать ему. Проходите, Ольга Валерьевна, заранее прошу у вас прощения за беспорядок в моей мастерской. Если вы готовы, то можно сразу приступить к работе.
Ольга с любопытством осмотрела комнату, сплошь заставленную неоконченными картинами, эскизами и рисунками. Она вспомнила, что Брюллов, по отзывам современников, был натурой увлекающейся и часто бросал работу над еще не законченной картиной, начиная рисовать новую, сюжет которой захватывал его. Порой он возвращался к неоконченному шедевру, а порой тот так и стоял в углу, и у Брюллова все не доходили до него руки.
– Садитесь вот сюда, Ольга Валерьевна, – сказал он, указывая на кресло у окна. – А впрочем… Нет, пожалуй, так будет лучше. Вы посидите, а я похожу немного, посмотрю на вас…
– Карлуша, – робко спросила баронесса, – а можно я тут у вас побуду, посмотрю, как ты работаешь? Я буду тихонечко сидеть, никому не помешаю…
– Уленька, – с улыбкой сказал Брюллов, – ведь ты же прекрасно знаешь, что я не могу ни в чем тебе отказать. Оставайся уж… Только не мешай мне – ведь ты знаешь, что когда я работаю, то не ручаюсь за себя и могу накричать даже на тебя. А мне очень не хочется этого делать…
– Ну, вот и договорились, – промолвила довольная Уленька, – ты, Карлуша, просто ангел. Хотя иногда бываешь излишне горяч. Но все равно я очень тебя люблю…
И она тихонечко уселась в углу комнаты, превращенной в мастерскую художника. А Брюллов, отбивая ладонью ворс на кисти, стал ходить вокруг Ольги, пристально разглядывая ее.
– Любопытно, – рассуждал он вслух, погруженный в какие-то свои мысли. – Ольга Валерьевна, а откуда вы приехали в Петербург? У вас какой-то особый взгляд, словно вы не от мира сего. Я бы с удовольствием изобразил вас в виде античной Сивиллы, которая знает все – прошлое, настоящее и будущее…
– Знаете, Карл Павлович, – с улыбкой сказала Ольга, – если я расскажу вам всю правду о себе, то вы мне просто не поверите. Впрочем… А насчет Сивиллы – я действительно могу рассказать о вашем будущем. Только зачем вам это?
Брюллов вздрогнул и уронил кисть.
– А ведь я почти угадал, – пробормотал он, – еще тогда, на балу, я увидел в вашем лице, ваших глазах нечто такое… Скажите, ради всего святого, какое будущее ждет меня?
– Скажу только одно, – ответила Ольга, – для всех вы и через сто лет останетесь великим художником, и картинами вашими будут любоваться и восхищаться потомки. А про вашу личную жизнь я ничего говорить не буду. Сказав о ней, я внесу смятение в вашу душу. А мне этого очень не хочется.
Брюллов сел на стул. Похоже, слова, сказанные его таинственной гостьей, ошеломили и потрясли его. Натуры творческие, к коим он принадлежал, во все времена были чувствительны ко всему удивительному и непонятному. Сейчас его пугала и в то же время словно магнитом притягивала к себе его новая знакомая. Художнику еще сильнее, просто до зуда в ладонях, захотелось нарисовать ее портрет.