А если Юрка все-таки лгал? Что, если и он сам являлся одним из участников этой банды? Поверить в такое трудно, почти невозможно. Ну да мало ли сыскивалось примеров, когда в жутких, невыносимых условиях блокады люди, даже самые неплохие, деградировали и под грузом испытаний теряли человеческий облик. Опять же, откуда на самом деле взялись те самые ювелирные ценности, коими Юрка расплатился с Самариным, чтобы тот согласился вывезти Ольгу Алексееву из Ленинграда, выдав девочку за свою накануне скончавшуюся дочь? Да, сам факт такой сделки имел место. Эти признания я выколотил из Самарина в Перми, в 1952 году. Но действительно ли то были фамильные ценности Алексеевых-Кашубских, завещанные внукам умирающей Ядвигой Станиславовной? А ну как вся эта ювелирка есть не что иное, как часть воровской доли малолетнего налетчика? А если допустить подобную версию, тогда и роковой Юркин выстрел можно трактовать отнюдь не как отчаянный акт мести, а как банальный страх за шкуру — собственную и своего удачливого атамана Равилова.
Неужели в момент нашей последней встречи я слишком опрометчиво и беспечно поверил в искренность исповеди парня? Упустил нить беседы, не дожал, не озаботился прокачать на детали и нестыковки. Неужто четырнадцатилетний паренек умудрился переиграть меня, к тому времени такого опытного и матерого, как мне казалось, волчару? Или в данном случае я все-таки сгущаю и без того густые краски? Неоднократно в этой жизни обжегшись на молоке, дую теперь на воду?..
Май 1942-го… Вот уж поневоле уверуешь в Господа и в архангелов его.
Тогда, полностью лишившись своей разведгруппы, чудом уцелев сам, оставшись без связи, без карты, без продуктов и всего с двумя патронами в стволе, я три дня блуждал по окрестным лесам и болотам, отыскивая стоянку партизанского отряда имени товарища Сталина. Блуждал, хотя и прекрасно отдавал себе отчет, что к тому времени отряд запросто мог сняться и перебазироваться на новое место.
В какой-то момент я дошел до той степени отчаяния, когда всерьез начал подумывать о том, чтобы клочок бумаги с разведданными проглотить (спичек, чтобы сжечь, тоже не было), а один из двух патронов заслать в собственную башку.
И какие такие высшие, неведомые нашему пониманию силы подначили меня свернуть на очередной развилке лесных троп на северо-запад, а не на северо-восток? Притом что мне уже было абсолютно безразлично куда.
Но я свернул именно налево.
Или все-таки меня свернули?
И менее чем через час ходьбы меня принял в свои объятия — пускай с матерком, пускай с незамедлительно последовавшим бесцеремонным ударом прикладом винтаря в спину — выставленный в охранение партизанский дозор.
Я упал мордой в мох, практически не чувствуя боли, и… заревел.
Да-да, разрыдался как в многолюдном месте потерявшийся младенец. Потерявшийся, но после всех пережитых ужасов благополучно матерью найденный.
Ленинградская область, май 1942 года
— …Местные жители потом рассказали, что каратели окружили избу, но парни сопротивлялись отчаянно и втроем смогли уложить человек десять фашистов. А когда закончились патроны, подорвали себя гранатами.
Рассказывая, Кудрявцев жадно вдыхал дым, пуская через нос густое облачко и тут же делая новую, горячую и жадную затяжку.
Все никак не мог накуриться.
— Так я в одночасье лишился и своей разведгруппы, и связи. Вообще всего. А потом почти трое суток до вас лесами-огородами пробирался. Безо всякой, впрочем, надежды сыскать.
— Вечная память. Закончится война, мы твоим героям такой памятник отгрохаем!
— Знаешь, командир, если всем героям этой войны, нынешним и будущим, памятники ставить, боюсь, столько металла во всей стране не сыщется, — хмуро отозвался присутствующий при разговоре Хромов.
Они с Кудрявцевым не виделись ровно год, с мая 1941 года.
Тем не менее эмоции от этой, исключительно невероятной, встречи пока что старательно держали при себе.
Дружба дружбой, но дело прежде всего.
— Ничего, Михалыч. Сыщем металл. Надо будет, у немцев позаимствуем.
— Яков Трофимович, у меня при себе очень важные сведения о результатах доразведки объектов диверсионных операций на лужском направлении. У вас есть связь с Тихвином [36] ?
— Имеется.
— Отлично. Значит, не зря вас искал. Огромная просьба: нужно связаться с Тихвином и передать сообщение «Гремучему» от «Скифа». Найдутся карандашик и бумажка?
— По нынешним временам, вещи дефицитные, но сыщем. Вот, держи. Если темно писать, лампу поближе к себе переставь.
— Благодарю.
Кудрявцев потянулся за керосиновой лампой и скривился от резкой боли в спине.
— Вижу, знатно наш Митяй тебя при встрече приложил, — сочувственно заметил командир. — Ты уж его прости, Владимир Николаевич. Мужик и сам терзается.
— Да все нормально. Претензий не имею.
Владимир наскоро набросал текст.
— Вот, Яков Трофимович. Слов немного, но все исключительно важные. У вас здесь как заведено? Время выхода в эфир фиксированное?
— Вообще-то да. Но ради такого дела, думаю, можно будет сделать исключение. Да что там, прямо сейчас и прогуляюсь до радистки.
— Только предупредите, что сведения — сверхсекретные. Подписку о неразглашении брать необязательно, но в устной форме все-таки оговорите этот момент.
— Не беспокойся, Владимир Николаевич. Катерина у нас человек надежный, проверенный. Верно я говорю, Михалыч?
— В самую точку.
— Михалыч у нас, помимо прочего всякого, исполняет обязанности особиста, — пояснил командир. — Информирует нас с комиссаром о распространении среди личного состава пораженческих настроений, подготовке к дезертирству, фактах мародерства и грабежей местного населения.
— А что, и такое случается?
— От пораженцев и дезертиров в своих рядах пока Бог миловал. Тьфу-тьфу-тьфу. Но любители помародерствовать попадались. Сколько у нас, Михалыч, в общей сложности виновных в грабежах перед судом партизанской чести представало?