Ему показалось, что его вот-вот стошнит. Что, если ей не понравится? Наконец, она сняла упаковку, открыла коробочку и уставилась на ее содержимое – темный бархатный шнурок и небольшой хрустальный кулон в виде бабочки с блестящими крыльями был аккуратно уложен на ткани.
Нэт смотрела на него так долго, что Додж подумал, что подарок ей не понравился. Затем он подумал, что его и правда стошнит. Это ожерелье стоило ему три полных смены на работе, которые он провел, раскладывая товары по полкам.
– Если ты хочешь его вернуть… – начал было он, но она подняла на него глаза, и Додж увидел, что она плачет.
– Он такой красивый, – сказала Нэт. – Мне очень нравится. – И прежде чем он успел осознать происходящее, она потянулась к нему, наклонила его голову к себе и поцеловал. На ее губах был привкус соли и текилы.
Когда она отстранилась, Додж почувствовал головокружение. Он и раньше целовал девушек, но это было не так. Обычно он зацикливался на том, что он делает, не давит ли он слишком сильно или, наоборот, слишком слабо. Но с Нэт он забыл обо всем. Он даже почти не дышал, и теперь перед его глазами прыгали темные пятна.
– Послушай! – выпалил он. – Я хочу, чтобы ты знала, что наш уговор все еще в силе. Если я выиграю, разумеется. Ты по-прежнему можешь претендовать на свою долю.
Нэт вдруг застыла, как от удара. Какое-то мгновение она стояла неподвижно. Потом сунула коробку с украшением Доджу.
– Я не могу его взять, – сказала она. – Не могу принять твой подарок.
У Доджа было такое ощущение, будто он только что проглотил шар для боулинга.
– Почему?
– Потому что я его не хочу, – сказала она и силой вложила коробку ему в руки. – Мы не вместе, ясно? То есть ты мне нравишься и все такое, но… я встречаюсь с другим парнем. Это неправильно.
Холод, холод проходит по всему телу. Додж замерз, смутился и разозлился. Он чувствовал, что он не в себе и что говорит не своим голосом, когда услышал себя:
– Кто он?
Нэт отвернулась от него.
– Это неважно, – ответила она. – Ты его не знаешь.
– Мы с тобой целовались, – сказал он. – Мы с тобой целовались, и я подумал…
Она покачала головой, по-прежнему избегая его взгляда.
– Это все было из-за игры, ясно? Я хотела, чтобы ты помог мне выиграть. Вот и все.
Додж снова заговорил будто бы чужим голосом:
– Я тебе не верю. – его слова прозвучали слабо и незначительно.
Натали продолжала говорить, будто бы Доджа не было рядом:
– Но мне уже не нужна Паника. Не нужен ты. Не нужна Хезер. Кевин говорит, что у меня есть потенциал и камера меня любит. Он говорит, что…
– Кевин? – В голове у Доджа что-то щелкнуло. – Этот кусок дерьма, которого ты встретила в торговом центре?
– Он не кусок дерьма. – Теперь она повернулась к нему лицом. Ее трясло. Ее кулаки были сжаты, а глаза блестели, щеки были мокры от слез, и это разбило Доджу сердце. Он все еще хотел поцеловать ее. Он ненавидел ее. – Он работает в театре, и он верит в меня. Он сказал, что поможет мне…
Холод в груди Доджа превратился в твердый кулак. Он чувствовал, как он бьется о ребра, грозясь прорваться сквозь кожу.
– Разумеется, он так сказал, – сказал он с презрением. – Дай угадаю. Тебе нужно было только показать ему сиськи?
– Заткнись, – прошептала она.
– Может, дала себя полапать? Или ноги тоже пришлось раздвигать? – Сказав это, он тут же пожалел.
Нэт замерла, будто в оцепенении от шока. И по тому выражению вины, грусти и горечи на ее лице Додж понял, что все так и было.
– Нэт! – он едва смог произнести ее имя. Он хотел сказать, что ему жаль, и ему действительно было жаль ее и того, что она сделала. Дожд хотел сказать ей, что он тоже верит в нее и считает ее красивой.
– Уходи, – прошептала она.
– Пожалуйста, Нэт! – Додж потянулся к ней.
Нэт отступила назад и чуть не поскользнулась на траве.
– Уходи, – повторила она.
На мгновение их глаза встретились. Он увидел два темных отверстия, напоминающие раны; затем она развернулась и ушла.
Хезер
У Бишопа был батут или как минимум рама батута. Нейлоновая ткань давно прохудилась, и ее заменили тяжелым отрезком брезента, который плотно прилегал к раме. Хезер не удивилась, когда нашла Бишопа там, прячущимся от остальных гостей. Он никогда не был особо общительным. Она – тоже. Это было одной из многих черт, которые их связывали.
– Как тебе отдыхается? – спросила она, сев на батут рядом с ним. От Бишопа слегка пахло корицей и маслом.
Он пожал плечами. Когда он улыбнулся, у него поморщился нос.
– Так себе. А ты?
– Так же, – призналась она. – Как дела у Лили? – У Хезер не было другого выбора, кроме как привести Лили с собой. Они оставили ее в доме, и Бишоп вызвался проверить, как она, когда заходил туда за пластиковыми стаканами.
– С ней все в порядке. Смотрит марафон какого-то шоу о знаменитостях. Я сделал ей попкорн. – Бишоп откинулся назад и пристально смотрел на небо. Он сделал знак Хезер последовать его примеру.
В детстве они иногда спали здесь, бок о бок в спальных мешках в окружении пустых упаковок из-под чипсов и печенья. Однажды Хезер проснулась и обнаружила енота, сидящего на ее груди. Бишоп закричал, чтобы прогнать его. Но сначала сфотографировал. Это было одним из самых любимых детских воспоминаний Хезер.
Она до сих пор помнила, каково это – просыпаться рядом с ним, когда их спальные мешки и батут покрыты росой, а изо рта идет пар. Им было так тепло рядом друг с другом. Как будто они были в единственном безопасном и добром месте на земле.
Хезер неосознанно положила голову между грудью и плечом Бишопа, и он обвил ее рукой. Его пальцы слегла касались ее голых рук, и внезапно она почувствовала тепло и приятную дрожь. Интересно, как они смотрелись сверху – как два кусочка мозаики, вплотную встроенные друг в друга?
– Ты будешь по мне скучать? – вдруг спросил Бишоп.
Сердце Хезер забилось так сильно, будто вот-вот выпрыгнет из горла.
Все лето она пыталась не думать о том, что Бишоп уедет в колледж. Теперь у них осталось меньше месяца.
– Не глупи, – сказала она, подталкивая его локтем.
– Я серьезно. – Бишоп передвинулся, убрал руку из-под ее головы и повернулся к ней лицом, опершись на локоть. Попутно он переложил свою вторую руку на талию Хезер. Ее рубашка поднялась, и его рука лежала у нее на животе – его загорелая кожа выделялась на ее бледном веснушчатом теле, и Хезер едва могла дышать.
Это же Бишоп, напомнила она себе, просто Бишоп.
– Я буду безумно скучать по тебе, Хезер, – сказал он. Они были так близко, что она заметила пушинку, осевшую на его ресницах, она видела отдельные цвета его радужки. И его губы. Мягкие с виду. Идеальное несовершенство его зубов.