– Похоронили? Разумеется, сударыня. Когда это было, то бишь когда он пожаловал к вам и вас напугал?
– Недели две назад.
– Чего ж он хотел от вас?
– Просил впустить его. Кричал, будто ему помощь надобна.
– А вы его не впустили и тем самым не помогли, – вздохнул Зыбин, догадываясь, что Загурский понимал, какая над ним нависла опасность.
– Помилуйте, кто ж покойника-то в дом впустит? – резонно заметила Любовь Ивановна.
– Верно. А вам не приходило в голову, что Загурский, ежели б он настоящим призраком был, запросто прошел бы сквозь двери, стены, закрытые окна?
– Отчего ж ему ненастоящим быть, когда я сама видала, как его хоронили? А отчего он сквозь стены не прошел, то мне неведомо. Одно знаю: Вацлав Ильич ко мне бился, а не кто-то другой, как доктора думают.
– Да знаю я, что то он был, – взмахнул рукой Зыбин, мол, ваши доктора – дураки круглые, не мне чета. – Загурский к вам пришел как за последней надеждой своей, а вы его не поняли!
– Странные ваши слова! И Загурский мне тоже непонятен. Коль бросил женщину, зачем же потом к ней приходить, к тому же мертвому?
– Как-как? Бросил? – заострил свое внимание Зыбин. – Когда… бросил?
– Чуток меньше, чем за месяц до смерти своей. Уж я столько слез выплакала, любила ведь я его, а он неумолим был! И жесток. Мол, другую люблю, жизни без нее не мыслю, сказал.
– Стало быть, за месяц… А жена его говорила, будто он каждый день два месяца подряд в город ездил, я полагал – к вам.
– Ездил, да не ко мне. Я б его и живого не пустила! Нам нельзя одним оставаться: покуда молодость и красота у нас имеются, покровители находятся, вот и у меня такой появился. Как же впустить было мне господина, который сам захотел стать мне чужим? Не думайте скверно обо мне, мы, коли уж любим, так всякую нужду готовы терпеть, лишь бы рядом ОН был! А коль нет ЕГО? Умереть прикажете от нужды да тоски?
– Вы знаете, кого предпочел вам Вацлав Ильич?
– Я не жена ему, чтоб он отчет мне давал.
Вертелся на языке у Зыбина один нескромный вопрос, но он сдержался, а задал его прислужнице, когда та подавала ему одежду в прихожей, подкрепив сей вопросик купюрой:
– Кто ж тот счастливец, коему Любовь Ивановна отныне себя всю посвящает?
Он прекрасно изучил человеческую природу: вот если б девушка давно служила у Любаши, то вряд ли ему продала бы имя ее нового покровителя. Новенькая же не дорожила честью хозяйки, посему шепотом сказала, пряча деньги на груди:
– Господин Уланский! Дмитрий Петрович. Они-с завсегда по средам и пятницам приходят, а бывает, что и в понедельник, и во всякий другой день. Но среда и пятница…
Далее Зыбин уже не слушал бойко отрабатывавшую вознаграждение служанку, а обкатывал в уме ставшие известными новые факты. Главное: юную графиню смутил мужчина, Загурского – женщина. Случайность ли это или чьи-то злонамеренные козни?
– Господа, я должна внести ясность, – подняв руку и тем самым призывая гостей к порядку, произнесла графиня Шембек. Она стояла рядом с магом, который наконец снял свой головной убор. Под ним оказалась густая темная шевелюра. – Перед вами не таинственный наследник колдунов Магриба, а потомок знатного венгерского рода Медьери и сын русской столбовой дворянки Теглевой, а также мой дальний родственник. Мы хотели вас удивить, господа!
– Да уж, удивили, – ворчливо буркнул худой господин и разочарованно вздохнул: – Выходит, вы морочили нам голову, прекраснейшая?
– Нет-нет, – заверила его графиня Шембек, – месье Медьери действительно обладает магическим даром, а также знаниями в данной области, в чем сегодня мы и имели честь удостовериться. А ваши деньги, которые мы сегодня собрали, будут переданы в сиротский приют.
– Это благородно, – согласился с нею пылкий молодой человек.
– Господа, я предлагаю вам выпить чаю и поближе познакомиться с месье Медьери, он великолепный рассказчик, путешественник…
Не все гости остались на чай, но те, кто уходил, делали это тихо, не привлекая к себе внимания. Марго осталась с определенной целью: раз это новое лицо обладает некими незаурядными способностями, то ему должны быть известны способы оживления умерших, если такое вообще возможно. Разумеется, не прямо сегодня же она пристанет к нему с расспросами, прежде нужно сойтись с ним поближе.
Медьери окружили любопытные женщины с горящими глазами, жаждущие услышать от него необыкновенные истории, способные разбудить их воображение и дать повод к фантазиям. О, песенка господина Медьери была уже спета: на какое-то время он станет всеобщим кумиром, девицы и дамы будут сгорать от пылких чувств к нему, оспаривать друг у друга первенство в его глазах, а все почему? Потому что он – венгр, из страны, о которой дамы не имели даже поверхностных знаний, оттого месье Медьери представлялся им загадочным, не менее, чем если бы он являлся истинным жителем одной из стран Магриба. А если еще и прибавить к этому его великолепную наружность… Да, дамам тоже придется несладко. А потом они увлекутся кем-то другим, новым… Но сейчас они облепили его со всех сторон, не знали, чем и как понравиться ему, заранее возненавидев возможных соперниц. Дамы затрещали наперебой, и он едва успевал им отвечать:
– Давно ли вы приехали к нам?
– В конце лета.
– Отчего же мы ни разу не видели вас в обществе?
– Оттого, сударыня, что я недолго был в городе, приезжал, останавливаясь у Амалии Августовны, и уезжал по делам – и так было множество раз. Надеюсь, теперь мы чаще будем видеться.
Мужчины, настроенные более прозаично, не все присоединились к ним, некоторые сели играть в карты, и один из них поинтересовался:
– Венгрия, сударь, это Трансильвания?
– И Трансильвания, – ответил Медьери, сделав акцент на «и», – овеянная легендами.
– А где находится Трансильвания? – спросила девица, «летавшая» по его приказу.
– В Венгрии, сударыня, – улыбнулся ей он. – Среди прекрасных гор и лесов, среди бурлящих рек и озер, окруженных средневековыми замками…
Хозяйка салона неслышно приблизилась к князю Дубровину, который с интересом слушал новое лицо, и тихонько попеняла ему:
– Вы несносны, Викто́р! Вам бы все наперекор делать! Полагаю, вас скоро будут бояться в наших гостиных и перестанут куда-либо приглашать.
– Помилуйте, графиня, что я такого сделал? Ну, не подействовали на меня чары вашего родственника, в чем же тут моя вина?
– Могли бы и притвориться ради нас.
– Увольте, Амалия Августовна, я не рожден лицедеем, тем не менее обещаю: в следующий раз притворюсь хоть чертом по вашему приказанию. А сейчас я нижайше прошу у вас прощения.
Их отвлек вопрос благородной дамы (кстати, благородства в ней имелось в избытке, оно просто выпирало из выреза ее платья):