— Убью, чурка!.. — замахнулся на маленького Максим кулаком.
Маленький пискнул, забыв про свой складник, скользкой змейкой выскользнул из-под своей жертвы и дал стрекача прямо через пути, запрыгав по блестящим рельсам, как резвая собачья блоха.
Нелидов пнул нож ногой. Тот со звоном упал на рельсы. Художник, еще плохо соображая, что же произошло минуту назад, стал собирать эскизы, стряхивая с них грязную воду. Наконец все рисунки были аккуратно свернуты и помещены в своё сухое хранилище. Он взял тубу в руки, печально глядя на равнодушных ко всему, что их близко не касалось, пассажиров. Гастарбайтеров из солнечного Таджикистана давно и след простыл. Пассажиры, боясь попасть в невольные свидетели, делали вид, что «всё хорошо и спокойно в Датском королевстве». Страх давно прошел. Вместе с ним в людском водовороте Курского вокзала исчезли и его последние деньги, билет до Курска на старооскольский поезд.
В радиодинамике что-то мелодично брякнуло, и ровный равнодушный голос вокзального диктора объявил посадку на поезд Максима.
Он зачем-то вывернул карманы плаща. В правом остались ключи от квартиры в его городке под Курском и семь рублей мелочью. До отправления поезда № 144 оставалось еще двадцать минут.
Максим встряхнул головой, будто мокрый пес, вылезая на берег из бурной холодной речки. Нужно было действовать. Но после нападения «чурок» голова соображала туго.
Он ринулся к билетной кассе, в которой утром покупал билет до Курска.
— Граждане! — расталкивал он короткохвостую очередь к пятой кассе. — У меня только что украли билет и все деньги…
— Придумай что-нибудь поновей! — крикнула стоявшая у самого окошечка кассы толстая бабенка и только крепче к груди, на которой можно было усадить сразу двух близнецов, прижала дамскую сумочку. — Ходят тут такие, в шляпах, от которых только все неприятности…
— Не суетись, шляпа! — подержал пухлую тетку мужичок с тяжеленным рюкзаком за спиной. — У меня, может быть, тоже чего украли… Но я же стою!
Наконец Максим пробился к кассирше.
— Девушка! — поглядывая на часы, бросил он пожилой кассирше в амбразуру. — Меня только что ограбили.
— Обратитесь в милицию, она на втором этаже, — механическим голосом ответила та. — Следующий…
— Некогда в милицию, стосорокчетвертый уже отправляется через пять минут. Я утром в этой кассе билет покупал, вагон четырнадцатый, место двадцать второе… Тут ваша сменщица сидела, блондиночка такая симпатичная.
— У нас все симпатичные. А от меня что вы хотите? — спросила кассирша.
— Ну, пробейте по своему компьютеру дубликат какой-нибудь. Ведь билет до Курска на стосорокчетвертый старооскольский брал я, Максим Дмитриевич Нелидов Это я — Нелидов. Я!..
— Головка от буя! — съязвила толстая тетка, купившая билеты, но не отходившая от «места происшествия».
— Паспорт! — оборвала Максима кассирша.
Звездочёт сокрушенно вздохнул:
— Нету паспорта, тоже украли…
— Человек без паспорта. Террорист в шляпе! — сказала тетка мужу, и они поспешили к выходу на перрон.
— Отойдите от кассы, гражданин, и не морочьте мне голову! — с потаенной угрозой в голосе сказала кассирша и захлопнула окошко.
— Ну вот, покачал права? — с укоризной спросил мужик с рюкзаком. — В Москве без взятки ни один вопрос не решить… Коррупция, брат, всероссийского масштаба…
Денег на взятку не было, если не считать оставшихся семи рублей мелочью. Максим взглянул на часы — и, прижимая к груди тубу с экскизами, как родное дитяти, бросился на перрон. До отправления поезда оставалось минуты две, не больше.
У плацкартного вагона № 14 скучала крашенная под блондинку проводница вагона неопределенного женского возраста.
— Это четырнадцатый? — запыхавшись, спросил Максим. — У меня двадцать второе…
— И где тебя нелегкая носила? — не зло спросила проводница. — Вот, уже трогаемся… Живо в вагон!
Он прыгнул в тамбур, прошел на свое законное место. И хотя Максим понимал, что минут через пять к нему подойдет эта красавица РЖД, он, глядя на хмурые лица попутчиков, блаженно улыбался.
— Ах, это — ты, человек бес паспорта? — подняла на Максима заплывшие жиром глаза уже знакомая художнику женщина.
Толстуха, с укоризной поглядывая на сумрачного мужа, деловито распихивала свои пакеты и сумки.
Максим дружелюбно улыбнулся серьезной тетке, подмигнул её мужу, мучавшемуся, как понял Нелидов по его печальному образу, с глубокого похмелья.
— Чего такую шляпу а общественном месте напялил? — не отвечая улыбкой на улыбку, спросила попутчица. — Ты что, Боярский, что ли?
— А все-таки Бог есть, — глядя в окно, за которым побежали вечерние огни Москвы, сказал Максим.
— Для кого как… — ответил мужик, когда его супруга направилась к еще запертому туалету. — У тебя, браток, пивка для рывка не найдется?
Максим, всё еще улыбаясь, покачал головой:
— Я своё пиво таджикам отдал, а они меня хотели зарезать, сволочи… — сказал он попутчику.
— Сволочи, — согласился мужик и убежденно добавил: — Все сволочи, независимо от национальности. Свояк, родная душа, можно сказать, взял и выжрал моё горючее. У меня священная традиция — на опохмелку оставлять. Иначе инфаркт обеспечен. Знал про то, паразит, а выжрал… Тоже сволочь.
И вздохнул, как тяжело больной:
— До Тулы дотерплю как-нибудь, а в Туле на вокзале сразу полторашку возьму… Иначе, брат, помру от засухи…
Подошла проводница, присела на краешек нижней полки.
— Билетики, граждане…
Поезд резво набрал ход, за окном пролетали пригородные платформы — от Москвы, от Москвы…
— Так, девятнадцатое и двадцатое, до Старого Оскола, — кивнула проводница хмурому мужичку, укладывая их билеты в одну ячейку папки. — Ваш билет, молодой человек…
Максим машинально сунул руку в боковой карман плаща, смущенно улыбнулся и извиняющимся голосом ответил:
— А у меня, извините великодушно, и билет и все деньги на вокзале украли…
— Как это?… — опешила проводница, изучающее глядя на безбилетника.
— А как грабят честных людей — грубо, примитивно, без затей. Нож под ребро — и гони бумажник!
— Его чуть гастарбайтеры не зарезали… — вставил неопохмеленный мужичонка. — Сволочи, почище моего свояка.
Проводница раздумчиво смотрела в голубые, чуть смеющиеся глаза Максима.
— Не шутите, пассажир?
— Да уж какие шутки.
— Значит, вы — заяц.
— Я — осел, а не заяц.
— Самокрититично.
— А все ослы страдают самонадеянностью. Одна надежда на милосердие зоопарка. Законное, по билету, моё место — двадцать второе, верхняя полка. Я о нём вам сразу же при посадке заявил. И никто, кроме меня, его не занял. Да и вот женщина эта, — Максим глазами указал на солидную тетку, — видела, как я пытался в кассе получить дубликат билета, выданного на фамилию Нелидов. Мою фамилию…