«Как гражданин, верный Республике и народу, настоящим доношу», – старательно выводил острой палочкой для письма – каламусом – Галльский Вепрь, чувствуя себя в роли доносчика вполне даже уверенно. А что? За святое дело старался – малую родину (Галлию) из большой беды выручал.
«Тит Манлий Магр, квестор, получил от Цезаря из Кельтики на подготовку переворота золота, серебра и драгоценных камней на сумму двести двадцать тысяч сестерциев, их коих семьдесят пять тысяч потратил на наемных «дубинщиков», двадцать пять – пожертвовал партии популяров, на оставшуюся же сумму построил виллу на Тибуртинской дороге, записав ее на имя некоего вольноотпущенника Вергания Марра…» «Гай Теренций Фигур, эдил, получил от Цезаря триста тысяч сестерциев… нанял… пожертвовал… построил…»
«Квинт Фабий Курулл, всадник… получил… потратил… Лициний Марин… получил… подкупил… купил…»
– Боги, боги! – старательно копируя донос, в удивлении качал головой Летагон. – Да тут весь цвет! Все римские аристократы – предатели!
Беторикс поднял голову и цинично усмехнулся:
– Наши, что ли, лучше? Ладно, пиши, давай. Три копии отправим в сенат, и одну – лично Помпею. Если кто и сможет напугать Цезаря, так только он, остальные-то – шавки.
– Вепрь, друг мой, как правильно – «доношу» или «данашу»?
Виталий скосил глаза на сидевшего в углу Марка. Парнишка тоже скрипел каламусом, даже язык от усердия высунул.
– Пиши – «как честный римский гражданин, сообщаю». Понял?
– Ага… – оторвавшись от папируса, юноша вдруг посмотрел на Беторикса и, покусав каламус, спросил: – Ты ведь мне, правда, друг, Вепрь?
– Правда.
– Хорошо, – Марк улыбнулся. – Хоть и не любовник, но… Друг – ведь этот тоже здорово, верно?
– Ты когда себе девушку найдешь, чудо? – хмыкнул Беторикс.
– Нашел уже. На соседней улице живет… тоже – дочка вольнотпущенника. У них мясная лавка, сад…
– Да ладно тебе про лавку – ты про девушку расскажи! Какая она?
– Ну… такая… красивая! Волосы светлые, словно золото, а глаза – карие, как море.
– Слышь, Марк… Море разве карее?
– Не видал ты моря, гладиатор!
Через неделю Сенат бурлил! К этому времени уже проверили всех – и все подтвердилось. Этот виллу построил, тот квадригу купил, другой – детей в Грецию на учебу отправил… На какие, спрашивается, шиши? А вот, ясно теперь, на какие! Цезарь! Он, он, упырь! Спит и видит, как бы погубить Республику, дорваться до власти. А уж тогда… уж тогда… О, у него много врагов – всем все припомнит. Не хуже Суллы зальет все кровью. Виллы, дворцы отберет, детушек продаст в рабство… а вот вам!
Бурлил, бурлил Сенат, ясно теперь было – на чьи денежки избирательная кампания шла. Понятно, чей человечек мог вдруг стать консулом, не говоря уж о всех прочих магистратурах. А вот теперь – фиг!
Честнейший и неподкупнейший – это ж всем ясно! – сенатор Марк Порций Катон тут же и предложил вообще похерить выборы. Как вот в России-матушке – губернаторские. А на хрена ж они нужны? Мало ли, криминал к власти пробьется? Как будто те, кто во власти есть – не криминал. Ага, как же.
Уж Цезаря-то все боялись – слишком уж, бродяга, силен да удачлив. Легионы у него. Власть… А власть-то и отобрать можно – где Рим, а где тот плешивый бродяга? Был консулом… вот именно что – был. А теперь один консул – Гней Помпей Магн. Один, без напарника. Власть-то, конечно, большая, жалко такую власть отдавать, а надо – кто еще-то Цезарю по силе да авторитету равный? Был когда-то Красс – да и тот сгинул. Вот двое и остались – Цезарь и Помпей, Помпей и Цезарь. Кто более матери-истории… тьфу! И тот – не хорош, и этот. Но, как выразился все тот же Катон: и тот, и другой – зло, но Помпей – куда как меньшее. Так думали. Так и решили. Так сделали. Гней Помпей Магн – консул, а все остальные – к черту пошли! Или кто там у них вместо черта? Вот пусть Цезарь и узнает – кто.
А еще по прошествии пары недель, пришла в Рим интересная весть: для кого-то – пугающая, для кого-то, наоборот, обнадеживающая, ну а для Беторикса – долгожданная и благая.
Цезарь снял войска с фронта! Перешел пограничную реченьку – Рубикон и идет, идет, бродяга, на Рим! Легионы шагают тяжелой поступью – шмак-шмак – улыбаются в усы ветераны – уж, поглядим, уж всякую гнусную фронду разгоним! Хватит уже сенаторам воровать – баста!
Идут легионы на Рим, качают на шлемах перьями. Цезарь – как молодой – на белом коне, рядом с ним – верный (пока еще верный) Антоний. Рим впереди лежит – притих, присобачился… Улыбается Цезарь, доволен – властушка впереди замаячила, властушка! Да и деваться-то, по большому счету, некуда было, ни одной лазеечки сенаторы гребаные не оставили, всю консульскую власть давнему конкуренту – Помпею – вручив. Заклятому другу-врагу, мало того – зятю. В компоте топить таких родственничков, хвостом им по голове!
Едет на белом коне Цезарь, идут легионы. На полтора года раньше Рубикон перешли! Коль в Риме такие дела – к черту Галлию, и дикого Верцингеторикса – к черту. Или кто там вместо черта у них? Потом, дойдут руки в спокойные времена… которые еще установить надо. Кому спокойствие, а кому – как повезет. Римляне – кто тихо радуется, кто грустит… Но все нервничают, потому как – ждут, а ждать да догонять – известно – хуже нет.
Один Беторикс – Виталий-Галльский Вепрь да Летагон Лже-Капустник руки потирают довольно. Удалось, удалось все! Вышло! Справились – помогло галльское золото. Так или иначе – а помогло, не зря обоз посылали. Теперь уж – все. Теперь домой возвращаться пора. Домой… хоть и у каждого дом – разный.
Человек, который всегда удивлялся
Порожняя баржа – «аудикария навис» – неспешно плыла вниз по течению Тибра, возвращаясь в гавань Остии, еще не совсем обустроенную, еще не способную принимать глубокосидящие суда, но, тем не менее, многолюдную и забитую кораблями – пусть и небольшими, зато пришедшими со всех сторон света.
Из Галлии везли дерево и рабов, из Сицилии – хлеб, из Испании – оливковое масло и кожи, из Сирии – керамику, из Африки – слоновую кость и диких зверей для ристалищ.
Послушно следуя излучине реки, баржа неспешно проплыла мимо черепкового холма – мусорной кучи высотой с трехэтажный дом, сложенной из разбитых, использовавшихся для перевозки оливкового масла, амфор. Прогорклое масло имело слишком уж специфический запах, от которого никак невозможно было избавиться – вот и выбрасывали амфоры, разбивали.
Стоявший на носу судна, рядом с матросом, Беторикс поморщился – ветер как раз подул с берега, с кучи.
– Это еще ничего, господин, – ухмыльнулся матросик, кряжистый, в короткой тунике, парень лет двадцати. – Ты только представь, каково приходится тем, кто каждый день сносит туда старые амфоры со всей пристани!
Гладиатор качнул головой: