Старое корыто было в пути двое суток. За это время оно достигло берега, вошло в устье небольшой реки, поднялось километров на сто пятьдесят и наконец остановилось у запущенного и грязного причала в одном из пригородов Лигэла. Оттуда мы еще несколько часов тряслись на здоровенной колымаге, именуемой автобусом.
Величиной с большегрузный трейлер, двухпалубный и трехсекционный, с резиновыми гармошками сочленений, своим цветом и загрязненностью напоминавший шкуру дохлого динозавра, он был похож на гибрид самосвала с вагоном самой паршивой электрички.
Грязный внутри немного менее, чем снаружи, с воняющим неизменной хлоркой туалетом и замызганным буфетом, где в автоматах продавались слабое пиво, похожее на прокисший лимонад, заправленный для пены стиральным порошком, и подогретое желе в картонных стаканчиках, сделанное неизвестно из чего.
Лица немногочисленных пассажиров в свете тусклых плафонов казались картонными масками, да еще кондуктор, всякий раз проходя мимо, бросал на нас подозрительные взгляды.
Ночная дорога (судя по качке – давно не ремонтируемая) нагоняла тоску, тем более что мы уходили все дальше от моря – единственной нашей надежды, и что будет с нами дальше, по-прежнему было абсолютно неясно.
Три или четыре раза автобус останавливался минут на десять-пятнадцать, становясь на зарядку.
И всякий раз сидевший рядом со мной старик в мохнатом жилете и такой же шляпе, с пластиковым мешком доверительно сообщал мне, что в прежние времена, когда машины ездили на пузырьковых накопителях с углеродной массой, останавливаться пришлось бы чаще, чем при наличии этих новомодных сверхпроводящих аккумуляторов. Да только вот когда знаешь, что бывает, когда такой аккумулятор взрывается – сперва углекислота разносит колбу термоса, а потом высвобождается заряд из разогревшегося сверхпроводника, – то никакого прогресса, честное слово, не пожелаешь.
К середине поездки этот старикашка, регулярно заводивший одну и ту же песню о взрывающихся накопителях и недостатках прогресса, уже начинал откровенно действовать мне на нервы.
Путешествие изрядно нас вымотало, и по прибытии в Лигэл нас хватило лишь на то, чтобы добраться до указанной любезным островным полисменом гостиницы и завалиться спать в наспех взятом номере. Впрочем, перед этим нас ждала еще одна не очень приятная процедура.
После того как мы показали выписанные на Оргее справки и на вопрос, бывали ли мы раньше в Межокеанских провинциях – так официально называлась здесь Америка, – дали отрицательный ответ, гостиничный детектив (пожилой лысый мужик в коричневой униформе) зачитал нам бумагу. В соответствии с ней нам запрещалось производить раскопки и покупать, получать в дар и обменивать предметы, принадлежащие «богомерзкому народу Каорана». За нарушение нас ждали репрессии вплоть до разжалования в низшие подданные, а за своевременный донос – поощрение в размере до трети имущества нарушителя. Кроме того, нам предписывалось ни под каким видом не читать насквозь лживую «Тайную историю покорения Каорана». (Ее принес нам в номер спустя несколько дней наш сосед по этажу – помятый тип с бегающими мышиными глазками – и взял за нее всего шесть «белых».)
И вот мы живем здесь, в Лигэле. Можно сказать, прижились.
За прошедшие дни мы выучили десяток слов, так что могли, хотя и с трудом, читать вывески. Так же с грехом пополам мы научились разбираться в местных идеограммах. Теперь мы знали, что три треугольника, вложенные один в другой, – символ игорного заведения, два скрещенных ножа – вовсе не эмблема здешнего общепита, а знак медиков, вроде нашей змеи и чаши. Сосуд белого металла с узким горлышком, увешанный колокольчиками, – распивочная, а такой же, но с ящерицей, – заведение, где женщины развлекают гостей тем, что им дала природа. А к примеру, бегущий мамонт с воздетым хоботом" обозначал все связанное с транспортными средствами. Местные средства передвижения, кстати, внешне сильно отличались от знакомых мне по прежней жизни. Легковушки напоминали крошечные микроавтобусы, а самые шикарные – папиросные коробки с зализанными очертаниями, поставленные на шесть колес. Да, почему-то здешние конструкторы упорно ставили свои изделия на три оси.
И кстати, мы узнали, что с нами, собственно, случилось. Воры-гипнотизеры, охмуряющие своих жертв силой внушения, не были тут редкостью.
Что до бумаги с портретом Мидары (именно такими контрактами обычно оформляются тут сделки), то, видимо, в сумке, с которой не расставался, тот тип и прятал лазерно-цифровой фотоаппарат…
Это был мой второй большой выход в город. Первый произошел вчера, когда я под охраной скандинава и Орминиса отправился на добычу денег.
Путь наш лежал на главный городской рынок, чье народное название – Большая Яма – вошло даже в официальную хронику.
Эта Большая Яма представляла собой огороженный высоким забором кусок земли примерно два на три километра.
Неподалеку возвышались тридцати-сорокаэтажные башни из отливающего синевой стекла – по соседству с Ямой располагался самый престижный район Лигэла, – а тут было самое обычное торжище, блошиный рынок, какие я видел не единожды. Почти такие же были в этом мире и сто, и тысячу лет назад.
Яма была не самым плохим местом в городе. Ничего по-настоящему опасного и противозаконного тут не происходило. Самые злачные места располагались на восточной окраине, в Кури. Тут же обыкновенная, в общем, толкучка, на которой торговали всем и вся.
Подержанной аппаратурой и новой одеждой. Оружием гражданским и, видимо, боевым и охотничьим тоже. Всяческими запчастями для разнообразной техники – от вентилятора и фризера до, наверное, космолета.
В секторе транспортных средств глаза разбегались при виде длинных рядов машин, включая древние рыдваны на жидком топливе. Были тут и катера с маленькими яхточками из стеклопластика – увы, годившиеся только для рек.
Толстая мулатка в радужной накидке, с выкрашенными в синий цвет волосами, предлагала крошечную прогулочную подлодку, а какой-то согбенный старикашка продавал вертолет, ненамного превышающий по размерам древний горбатый «Запорожец». Он мне особенно запомнился.
На обшарпанных пластиковых столах грудами были навалены разнообразные электронные детали и платы. Продавали суперпопулярную новинку – телевизионные голографические очки – и старую мебель. Продавали старинные монеты, потемневшие бронзовые безделушки, майоликовые блюда, кувшины в сетке трещин и прочую недорогую антикварную мелочь.
Рядами тянулись ветхие павильончики с древними игровыми автоматами и такие же павильончики с рядами кабинок, на дверях которых были вывешены выцветшие полихроматические фото обитательниц. Иногда фото заменяли прозрачные окошки-витрины, где стояли сами дамы в жалком минимуме одежды.
За эти дни мы привыкли к виду местного люда и не удивлялись больше ни типам в масках, ни тому, что лицо у каждой третьей женщины было разрисовано зелеными и красными полосами, а веки густо натерты серебряными тенями.
Мой наметанный глаз среди этой пестрой толпы изредка выделял людей с цепкими взглядами и внешне небрежными, но целеустремленными движениями, а мой опыт заставлял держаться от них подальше.