– Я понял, – кивнул Антон. – Автопортрет?
– Да. Ну как? Ты же в картинах шарить должен, раз в Москве живешь?
– Хорошая работа, – признал Антон. – Много героев.
– Два часа рисовал, говорю тебе, – сказал Эдо, глядя на любимую картину. – От души.
В конце коридора Антон вдруг увидел еще одну картину небольшого формата, столь любимого малыми голландцами. На картине была нарисована желтая дорога. Она уходила куда-то далеко в сторону гор. Горы были очень далеко, в прозрачной дымке, достигнутой последним издыханием фиолетового фломастера. По желтой дороге шел один человек. Шел явно давно, о чем свидетельствовала сутулая, усталая фигура. Больше на картине ничего не было, что смотрелось довольно непривычно на фоне других, густонаселенных работ Эдо.
Антон спросил, указав на человека на дороге:
– Тоже автопортрет?
– Нет. Рамка одна оставалась. Ну, я нарисовал. Это – один человек, короче.
Антон долго смотрел на картину. Этот одинокий человек, идущий по желтой дороге, о многом заставил задуматься его. И Антон сказал Эдо:
– Сильная вещь. Бомба.
– Нравится? – удивленно спросил Эдо. – А я хотел ее выбросить уже.
– Не смей выбрасывать, – сказал Антон. – А ты вообще философ.
– А что делать, братан, – ответил с грустью Эдо.
Потом Эдо повел Антона еще выше. На самый верхний, четвертый этаж. Без лифта Антону было трудно. Он много курил. Он был креативный.
На четвертом этаже явно располагались люксы, потому что в коридоре был персидский ковер. Антон сразу оценил античные статуи, украшавшие коридор этажа. Тут была и Афродита ню и Гермес в сандалиях. Они были из гипса. Эдо подвел Антона к двери его номера. Это был, несомненно, лучший номер, на что указывали два гипсовых льва. Один лев был справа от двери в номер, другой – слева. Антон с трудом сдержал смех, когда увидел, что один лев спокойно спит. А другой тоже спокойно спит, но один глаз у него открыт.
– Хитрая скотина, – сказал Эдо. – Спит, а движения, видишь, контролирует. Три тысячи рублей мне сели. Каждый!
– Львы – бомба, – сразу признал Антон.
– Суперлюкс – один такой номер имею, – сказал далее Эдо о месте, в котором посчастливилось остановиться Антону. – До тебя начальник ГАИ Адыгеи жил две недели, с женой конфликт у него получился, я ему скидку сделал, надо помогать друг другу в этой жизни, все мы люди, что.
– Да, – признал Антон. – Все правильно.
Затем Рампо всем своим видом показал, что уже трудно дается ему поток новой информации и неплохо было бы остаться в одиночестве.
– Ну как помоешься, спускайся, я внизу буду, – сказал Эдо и тактично удалился.
Первым делом Антон решил осмотреться в номере. Номер был большим. Имелись удобства, кондиционер был, и был даже письменный стол. Кровать была большой, двуспальной. Антон заглянул в ванную. Там была просто гигантских размеров ванна-джакузи, в ней можно было искупаться впятером. Туалетной бумаги, как и обещали, было два рулона. На вешалке висел белый халат. Он был чистый, на груди было вручную, явно руками Сусанны, сидевшей на ресепшн, вышито слово «Бомба» – название отеля. Антон улыбнулся.
Из окна, большого, почти во всю стену, был отличный вид на море. Гостиница стояла на самом берегу. Море было синим, как на картинах Эдо. Антон вышел на балкон. Улыбнулся морю и произнес вслух:
– Привет, море. Ну как ты?
Вдруг откуда-то сверху раздался громкий «Чвирк!». Антон удивленно оглянулся. Прямо под козырьком балкона свили гнездо ласточки. Это было очень непривычно. В Москве Антон не видел ласточек, потому что они не вили гнезд на Тверской.
В общем и целом Антону все понравилось. Это было Зимбабве, но Зимбабве с удобствами, а они важны для креативного человека. Так что Антон решил провести здесь, в Сочи, недельку-другую, почему бы и нет.
Потом Антон вдруг вспомнил про Васю. Когда он смотрел на море, он подумал: «Послезавтра день рождения Васи».
Бывшая жена Антона, Лена, была архитектором. У нее были красивые руки и ноги. И глаза. Но потом все стало сложно. Антон ведь был креативный. Дома он бывал очень мало. А Лена была архитектором, и поэтому для нее очень важен был дом, а у дома – колонны и портики. Такой дом Антон и Лена построили, когда одновременно взяли большие заказы. Антон сделал концепцию для «Жигулевского»: «Пиво из детства», а у Лены купили проект дома в помпейском стиле какие-то убийцы из Красноярска. Дом Антон и Лена построили в старом дачном поселке в двадцати километрах от Москвы. Тишь, сосны, речка рядом. Дом был из дерева: светящийся, янтарно-желтый, пахучий. Проект дома Лена сделала сама, исходя из всего, что к этому моменту о себе и Антоне знала. В нем было удобно все. Каждый квадратный сантиметр. Ну и камин. Камин купили английский. Каким еще должен быть камин?
Потом пришла беда. Потом Лена захотела, чтобы, помимо камина, в доме был еще и Антон. Лена почему-то чувствовала себя заброшенной, сидя у камина. Однажды Лена сказала, что если Антон приходит домой в четыре утра и спит до двух часов дня, это еще не значит, что он гений. А потом еще сказала, что «на бруньках» его потолок. Антон тогда придумывал концепцию для водки на бруньках. Антону хорошо за эту работу платили, и обидные слова эти Лена сказала в дизайнерском свитере «Прада», который Антон купил ей из аванса за «бруньки». Когда Антон сказал это Лене, что свитер на ней, между прочим, куплен за «бруньки», Лена заплакала, сняла и выбросила свитер в окно, и он повис на сосне за окном. Тогда Антон понял, что все кончилось.
Они расстались. Антон жил сначала у Конста, который все равно дома бывал очень редко – он жил на работе. У Конста жить Антону не понравилось, там повсюду были материнские платы и тараканы. Потом Антон попросил у Миши Минке аванс, а Миша удивленно спросил:
– Аванс? За какую работу?
Тогда был кризис, не только в личной жизни Антона Рампо, но и в мировой экономике, и Миша в те дни не запускал никакого проекта.
Антон сказал:
– За будущую, мне жить негде.
Миша Минке был не то чтобы хороший человек, но хороший менеджер, он умел смотреть вперед и делать фьючерсные вложения. Миша дал Антону аванс в полном смысле авансом. Антон стал жить на съемных квартирах. В квартиру родителей Антон не хотел не то что переезжать, а даже показываться там не желал. Потому что его родители обожали Лену. Мама Антона стала набожной после поездки во Владимир. Что там с ней во Владимире сделали, неизвестно. Но она стала богомолкой. Она говорила Антону, что Лена – ангел, посланный Богом Антону, убогому. А папа Антона – фотохудожник Илья Рампо – очень ценил Лену за то, что она была фотогенична, и сделанные им портреты Лены на фоне патефонов, сломанных статуй, июльских сеновалов и прочего декаданса принесли ему «Гран-при» на биеннале в Литве. На основании того, что Лена – фотогеничный ангел, Антон должен был с ней прожить всю свою жизнь. Так считали родители.