У него Антон забрал все письма Сократа в Америку. Потом перевел их и отправил DHL. Ответ пришел быстро. Антон перевел Сократу ответ мисс Йохансон. Письмо было взволнованным:
«Я получила твою фотографию. Ты очень симпатичный. Мне нравится, что ты убых, это волнующий факт, и я сейчас очень напряжена. Я близка с «Greenpeace», помогала сохранить многие исчезающие виды, для меня это важно и близко. Я хочу ребенка от горного князя, или как правильно называется твой титул. Позвони мне, я уточню свой график, и договоримся о встрече. С любовью, твоя Скарлетт».
Далее в ответе актрисы был ее телефон.
Ответ Сократ выслушал молча и мрачно. Потом сказал:
– Зачем ведет себя так. Я думал, она не такая.
Сократ порвал ответ мисс Йохансон и в тот же день сжег все ее фотографии. Больше никогда он ей не писал.
Потом Антон встречался с Путиным. Встречу устроил Миша Минке. Антону пришлось сказать Мише, что созданные им идеи он может рассказать только Путину, лично, с глазу на глаз. Миша все же настоял, что на встрече с глазу на глаз будет присутствовать еще одна пара глаз – его, директора «PRoпаганды». Антон согласился.
На встрече Антон сказал Путину:
– Представьте. Они жили на Кавказе тысячу лет. У них были сады. Груши, персики. У них было 84 согласных звука в языке. В русском языке – 36. Представьте. Гоголь, Пушкин, Чехов. И 36… А у них 84. Считается – мертвый язык. Но он же не мертвый, если на нем кто-то говорит. Ибрагим говорит, и Сократ, и Аэлита, и я знаю уже много слов. У них есть груша. Есть корни. Можно держаться за корни. Иначе нет смысла в медалях. Понимаете?
Президент слушал Антона внимательно. Он был грустным.
Потом Путин посмотрел на часы на своей руке и сказал:
– Спасибо. Вам. Будем работать.
И ушел.
Миша Минке остался растерян. Он не понял концепцию Антона, но что еще хуже – он не понял, понял ли Путин концепцию Антона. Миша очень обиделся на друга, потому что считал, что если бы идею они обсудили заранее, ее можно было бы совершенно иначе подать президенту.
С этого момента у Антона осталось очень мало времени, и он это понимал. Его карточку Миша мог опять заблокировать, это желание Рампо заметил в глазах коллеги, когда Путин ушел. Поэтому он действовал быстро. Тот, кто знает, что делать, обычно не медлит. Антон встретился со строителями. Не с руководителями, а со строителями – то есть людьми, которые сооружают все своими руками. Антон хорошо понимал свою страну, ведь он был концептологом – он придумывал то, чему верили люди. Он знал людей. Сумму, которая была у Антона на карточке и предназначалась для создания положительного образа Олимпиады – миллион долларов за вычетом восьмидесяти долларов – стоимости отправки через DHL пачки писем Сократа мисс Йохансон, – Антон сначала обналичил через владельца ресторана на Красной поляне – того, который построил мавзолей сыну. Частью суммы пришлось, конечно, пожертвовать – зато деньги Антон получил кэшем в спортивной сумке через четыре часа после обращения с проблемой. Возможности у директора ресторана были и правда большие.
Потом Антон сделал чертеж в стиле Гамлета, накидал на скорую руку, правда, не на пачке «Примы», а в школьной тетрадке, которую одолжил у Сократа. Чертеж представлял собой дерево, с кроной и корнями; обозначено дерево было схематично, ведь Рампо не был художником. К дереву снизу направлялась с одной стороны горнолыжная трасса, а с другой – скоростная автомобильная. Но перед самим деревом обе трассы сворачивали и объезжали дерево.
Строители обеих трасс, с которыми встречался Антон, признали проблему не очень дешевой. К чему он был готов. У него был кэш в спортивной сумке. Деньги разлетелись стремительно. После встреч со строителями в спортивной сумке осталось триста двадцать долларов, как в казне беднейшей африканской страны. Их Антон потратил тоже быстро – его приятель художник Конст по его личному заказу за триста долларов и за одну ночь сделал символ Олимпиады. Две дороги вели к дереву на горе, потом дерево объезжали и уходили за горизонт. Гора была белой, горнолыжная трасса – синей, а автомобильная – красной. В центре было дерево. Его художник сделал зеленым.
Антон отправил этот символ в креативный штаб, которым до гнева титанов руководил. Но символ был воспринят как призывающий, во‑первых, к превышению бюджета Олимпиады, на тот момент и так превышенного. На это Антон мог, правда, возразить, что превышение бюджета – по крайней мере, это, отдельно взятое – он уже закрыл из собственных средств фактически, но не стал возражать, так как его соглашения со строителями были джентльменскими и он не мог предавать их огласке; и, кроме того, строители свое слово сдержали, они вообще сдерживали свои обещания, когда те подкреплялись «делами» из спортивной сумки Антона.
Во-вторых, креативный штаб Олимпиады смутил цвет дерева. Дерево было зеленым. Что могло быть понято как намек на исламизацию Кавказа, что, в свою очередь, может стать базой для его отделения от России и, как следствие, гарантом нестабильности в регионе.
По двум этим критериям – намек на превышение бюджета и на нестабильность в регионе – символ не был принят как неформатный. Но Антон не был огорчен. Две трассы, горнолыжная и автомобильная, объехали дерево. Груша осталась не на эмблеме, а на горе, на Аибге. Старую грушу спасли Ибрагим с саблей и Антон с кэшем.
Остров нельзя было купить на двадцать долларов, которые остались у Антона на карточке после всех выплат. Ему было грустно думать, что он мог купить остров и жить там красиво. Но чем-то всегда надо жертвовать. Ради новой мечты нужно жертвовать старой.
Миша Минке действительно через некоторое время решил заблокировать карточку Антона, но обнаружил, что заблокировать может только двадцать долларов. Видимо, Миша очень разозлился, когда это увидел, потому что и эти деньги он арестовал. Затем он вызвал Антона на встречу, на которой потребовал вернуть миллион долларов за вычетом двадцати заблокированных. Антон честно сказал Мише, что у него нет этих денег, потому что он их вложил.
Миша спросил:
– Во что?
– В дерево, – сказал Антон.
Миша стал кричать, зачем Антон так сделал, не посоветовавшись с Мишей, потому что у Миши есть бизнес-чутье, а у Антона – нет, зато есть талант, за это Миша его до сих пор и терпит; и что если бы Антон, не имея чутья, спросил Мишу, имеющего чутье, тот бы ему сказал, что вкладывать деньги в дерево – провальный бизнес; многие Мишины знакомые тоже пробовали вкладывать деньги в аутентику, навезли из Азии и Африки и ритуальные столбы, и тумбы для тотемов, но такие вещи годами не продаются, при том что стоят дорого, потому что даже в Москве мало пока чудаков, а большинство – мудаков, которые покупают не шкафы для тотемов, а кровати с балдахинами, и не ритуальные столбы, а кресла для сауны, так что нужно срочно вытаскивать все деньги, которые Антон еще не успел вложить в аутентику, и вкладывать в Олимпиаду, пока не поздно.
Антон сказал:
– Поздно.