В то утро я проснулась раньше обычного, чтобы успеть на сбор урожая фалсы [2] . Добрая торговка Фарах рассказала мне об этом.
— Если хочешь, можешь завтра пойти собирать ягоды. Это на окраине деревни — ну, ты знаешь, в поле богачей Надим, которые живут в Лахоре. Они заплатят 250 рупий.
— Большое спасибо, Фарах, надо будет сходить, — ответила я, взяла цукаты и ушла.
По воскресеньям Ашик не работает в мастерской по заготовке кирпичей. Это его заслуженный выходной. Поэтому, когда я собралась, он еще крепко спал в нашей большой кровати, обнимая двух дочек, утомившихся после долгой учебной недели.
Перед выходом я посмотрела на них с нежностью и возблагодарила Господа за то, что Он подарил мне такую прекрасную семью.
Я постаралась открыть дверь как можно тише, ведь петли скрипели: я уже несколько дней просила Ашика смазать их, но у него дурацкая привычка пропускать мимо ушей мои слова, так что все приходится повторять по сто раз. Задвижка не поддавалась, пришлось надавить на нее… Щелк!
Наконец-то, дверь открылась — и, несмотря на мою возню, никто не проснулся. Вот и отлично. Всю неделю Ашик работает от рассвета до заката, а в изнуряющую июньскую жару обжигать кирпичи особенно трудно.
Я видела, как он устал, и надеялась, что он сможет хорошенько отдохнуть, прежде чем вернется на работу. Я очень горжусь тем, что Ашик делает кирпичи. Его начальник часто говорит своим десяти подчиненным:
— Вы — оплот строительства. Из кирпичей, которые вы обжигаете, возводятся здания. Вот он, ваш вклад в величие Пакистана.
Итак, профессия Ашика очень важна для нашей страны.
Помню, когда он только начал работать в мастерской, я никак не могла понять, почему по вечерам он возвращается домой с грязными ногами.
— Скажи, Ашик, почему у тебя такие черные ноги? Ты же каменщик, значит, у тебя должны быть испачканы руки…
Ашик рассмеялся и стал потешаться над тем, что я не знаю, как делают кирпичи. Слегка обидевшись, я ответила:
— Но откуда же мне знать? Это не женская работа, а мой отец и дяди были крестьяне, весь день проводили в поле. Как я могла догадаться?
Ашика, похоже, растрогала моя неосведомленность. Он взял меня за руку и стал рассказывать:
— Придя в мастерскую, я первым делом беру тяжелую тачку и привожу землю. Мы смешиваем ее с песком в большом чане. Надо очень внимательно следить за тем, чтобы песка и земли было поровну. А теперь, Азия, ты поймешь, почему у меня такие черные ноги. Чтобы хорошенько перемешать землю и песок, я снимаю сандалии, забираюсь в чан и разминаю содержимое. Состав должен напоминать тесто, стать мягким и однородным, так что приходится потрудиться.
Я была поражена тем, что услышала.
— Так вот почему у тебя такие грязные ноги… А дальше? Дальше? — повторяла я, как ребенок, которому рассказывают сказку.
— Потом я выкладываю смесь в форму, сушу на солнце несколько часов, а когда она затвердеет — кладу в печь под землей и оставляю там на всю ночь. А на следующий день вынимаю — и кирпич готов!
Мне очень нравилось, когда мне что-то объясняли, а Ашик рассказывал так подробно, что я заслушалась. Никогда не думала, что производство кирпичей может быть таким интересным.
— А как вы сушите формы во время дождя?
— Тогда мы их сушим под тентом. Но это занимает гораздо больше времени, и все-таки иногда вода попадает в кирпичи до того, как они высохнут. Тогда приходится все начинать заново.
Сколько же сноровки нужно для такой работы! Я была под впечатлением. У меня получалось только собирать урожай и, несмотря на все объяснения Ашика, я была уверена, что никогда не смогу делать кирпичи…
Из дома я вышла рано, но уже было очень жарко. Лучше бы я осталась с детьми и Ашиком… Чтобы как-то подбодрить себя, я подумала о 250 рупиях, которые получу в конце дня. Для нашей небогатой семьи это крупная сумма. На эти деньги можно купить два килограмма муки и готовить чапати [3] на всех целую неделю.
В деревне почти никого не было, только пара ребятишек сидела на кирпичной стене. Они увлеченно повторяли суры Корана, которые накануне выучили в медресе. Я улыбнулась и пошла дальше по пустынным улицам. Иттан Вали ни на что не похожа. Дороги все разбиты; поток воды, пересекающий деревню, мог бы быть приятным, если бы это не была, по сути, сточная канава под открытым небом. Часто от нее исходит сильная вонь, особенно во время сильной жары, но я уже привыкла. Для меня это запах дома. Наша деревня очень бедная, но недавно в медресе сделали ремонт.
— Теперь она как новая, — говорила мне торговка Фарах, которая отводит туда сына Зоеба каждую пятницу после молитвы. — Жаль, что ты не можешь побывать там, Азия… Ты бы увидела, как они все выкрасили в белый цвет и выложили маленькими голубыми плитками. Вышло очень красиво.
Про себя я подумала, что было бы неплохо, если бы в следующий раз, стремясь к обновлению деревни, разобрались бы со сточными водами.
Дорога к полю казалась мне в тот день бесконечной. Вокруг до самого горизонта была только растрескавшаяся пересохшая земля. Подняв глаза, я почти нос к носу столкнулась с женщиной, чье лицо было закрыто истрепанным покрывалом. Она протянула руку за подаянием. Ребенок, сидевший у нее на плечах, был весь в грязи. Похоже, они действительно были нищими. Женщина молча помахала рукой перед моим лицом, а затем стыдливо откинула покрывало. Меня охватил ужас: черты ее лица буквально оплыли, кожа была разъедена, глаза почти ничего не видели… Я поняла: ее лицо было сожжено кислотой.
— Кто это сделал?
— Мой муж. Он обрызгал меня кислотой во сне, просто так, безо всякой причины. Это было уже давно.
Я пожалела ее, но у меня не было с собой даже апельсина. Обернувшись, я указала на деревню в нескольких сотнях метров от нас.
— Зайди завтра, у меня будет кое-что для тебя. Мой дом на углу улицы, с синими железными воротами. Спроси, где живет Азия — тебе покажут.
Она поблагодарила меня, коснувшись лба, и пошла в противоположную сторону.
Наконец я добралась до поля. Около пятнадцати женщин уже собирали ягоды. Согнувшись пополам, сгорбив спину, они наполовину скрывались в траве. На такой жаре день обещал быть изнуряющим. Но мне нужны были эти 250 рупий. Несколько женщин улыбнулись, приветствуя меня. Я узнала свою соседку Мусарат, швею из моей деревни, и сделала ей знак рукой, но она тут же опустила голову в заросли. Мусарат не из крестьян, я редко ее вижу в поле. «Видимо, ее семье сейчас приходится несладко», — подумала я. В конце концов, бедность поджидает каждого. По пути из дома я каждый раз проходила мимо ее ворот. Они всегда были приоткрыты, и видела, как, сидя во дворе, где бродили куры, она весь день строчила на старой швейной машинке. Мне она не казалась злой, но в деревне ее считали старой мегерой, которой вечно надо знать обо всем, что происходит вокруг.