– Нет, нет, не переставай.
– А перевернись-ка на животик… Вот так…
– Ой, срамник…
– Тебе не нравится?
– Нравится…
Помассировав юной женщине спину, юноша нежно поцеловал ее между лопаток, провел языком по позвоночнику, опустился ниже, к копчику… Меления давно уже изогнулась и тяжело дышала, и Рад медленно прижался к ней всем телом, чувствуя едва слышный вдох… или выдох… И вот уже что-то трепетное охватило обоих, что-то такое, от чего жаркий пот щедро оросил кожу, а сплетенные души унеслись, кажется, прямо в рай…
– Иногда говорят, что я слишком тощая.
– Врут. Вернее – завидуют. Поверь мне, душа мой, ты – в самом соку.
– Рада, что тебе нравится.
– Да как же это может не нравиться-то?
– Ой… ты снова меня щекочешь! Правду говорят, что варвары неутомимы в любви! А я-то, дура… ой! а я-то, дура, не верила… Нет, нет, не убирай руку… мне очень хорошо, очень… теперь слегка погладь… ах… Ты мой неутомимый!
Неутомимый – это было не слишком-то верно сказано, все ж таки, чего греха таить, Рада сильно клонило ко сну. Он и приставал-то сейчас толок лишь за тем, чтобы не свалиться в дрему, что было очень легко, просто улечься рядом, вытянуться, прижаться… и…
…бросив под себя пропиленовывй туристский коврик, они валялись в высокой траве, прямо на лугу, у болота, он, Родион, молодой, только что отслуживший, парень, и тридцатилетняя учительница Катерина Олеговна… Катерина, Катя… Когда-то она учила и Радика… давно уже, когда тот был классе в восьмом.
– Где ты успел так загореть, Радик? – Катерина Олеговна… нет, все-таки, Катерина, Катя… погладила юношу по плечам. – А я вот не очень-то, все как-то некогда… белая, как сметана.
– Ну уж, белая.
– Белая, белая, смотри!
Катерина игриво задрала маечку, обнажив упругий живот, не такой уж и белый, тронутый таким нежным золотистым загаром, словно бы на кожу горстью плеснули солнца.
– Нет, не белая… – Радик поцеловал женщину в пупок… поддернул маечку выше… обнажая грудь, которую тоже принялся целовать…
Катерина ничего не говорила, лишь томно дышала, да гладила парня по волосам. А руки Родиона уже скользили к ее коротким светло-голубым шортам, вот уже расстегнули…
– Эй, ты спишь, что ли? Устал?
Ну, как сказать? Он же не железный, хоть и варвар. Помаши-ка мечом не на жизнь, а на смерть, потом прими ледяной душ, поплавай в холодной водичке, в любой момент рискуя утонуть или словить стрелу в шею.
– Да не сплю я… просто так вот, с тобой пригрелся. Слишком уж ты нежная!
– Нежная? Надо же. А все говорят, что я в любви злая.
– Кто – все? Ой, извини. Не мое дело.
– Ладно. Пощекотать тебя?
– Пощекочи. Зачем ты спрашиваешь? Делай!
Собравшись с силами, молодой человек снова нырнул в омут любви. Сначала ласкал так, механически – к чему обижать человека? – а потом и на него нахлынула обволакивающая нега всепоглощающей страсти, властно ухватила за шиворот, потащила, бросая в сладостный круговорот, из которого выплывешь, нет ли – не знал, не знает и знать не будет никто.
Какое у нее все же красивое тело! Какая упругая грудь… стройные бедра. А кожа, кожа… И этот лавандовый запах… ах…
– Мы, кажется, стоим? – вынырнул из круговорота хевдинг.
Меления расхохоталась:
– Ну да. Разве ты не слыхал, как твои люди бросили якорь? Среди них есть умелые моряки?
– Не думаю.
– Ну, на якорь встать – дело не хитрое. А вот идти дальше…
– Ты что же, подаришь нам свою барку? – удивился молодой человек.
Матрона щелкнула его по носу:
– А вы все равно ее уже взяли. Утром я вас покину. Явлюсь домой, вся такая растрепанная, несчастная… Жертва варварской похоти! Скажу, что сбежала. Господь помог – еле ноженьки унесла.
– Муж поверит ли?
– Нет. Но он умный. Эти сплетни не для него – для других.
– Твой муж, стало быть, владеет барками.
– Это не муж, это я ими владею! – снова расхохоталась красотка. – Правда-правда. Раньше, еще до меня, Сергий ими владел, да едва не разорился. Пришлось взять дело в свои руки. И сейчас у нас уже второй год – чистая прибыль.
– Ты ж говоришь – муж твой умный.
– Очень умный, – Меления кивнула, похоже, что с искренним уважением, – Он очень хороший оратор, к тому же сочиняет философские поэмы, драмы, и агроном неплохой, а вот, что касается разного рода торговых дел – тут уж без меня не справится.
– Вот оно как!
– Ты вино-то пей, варвар.
– Выпью, спасибо. А ты такого Амбрионикса знаешь? Лохматый смешной парень, галл.
– Амбрионикса? Еще б не знать. Его родичи пятый год арендуют у меня барку. Вашу барку…Что так смотришь? Сказала – сделала. Я всегда поступаю так, как мне хочется.
– Я заметил, – Радомир положил голову Мелении на живот и спросил то, что давно уже порывался спросить: – А тебя не смущает, что я… что мы – враги?
– Враги?! – Матрона неожиданно расхохоталась, громко и, как показалась Раду, цинично. – Мои врагу не полководцы и властители, а сами войны. Увы, они будут всегда. Когда-то Рим был велик и могуч, увы, те золотые времена закончились. Сейчас, сам знаешь, что творится. И мне все равно, кто придет – готы, франки, бургунды Торисмунда или те же готы, франки, бургунды Аттилы!
– Понятно, – моргнул молодой человек. – Есть такая пословица – хрен редьки не слаще.
– Хорошая пословица. Жизненная. Вот и мне, что Торисмунд, что Аттила… кто бы не победил – а все же хоть какой-нибудь порядок будет. Нельзя без порядка. Тогда все войны – впустую, просто так. Кому нужна выжженная земля? Только полному идиоту, а ни Торисмунд, ни Аттила вроде не таковы.
– Меления…
– Ну? Что ты так смотришь?
– Хочу сказать – ты очень большая умница.
– Льстишь?
– Нет. Говорю чистую правду.
Матрона подняла голову:
– Смотри-ка, светает уже. Пора мне. Пусть твои люди причалят к берегу. Только осторожно. Впрочем, я сама за всем прослежу.
– Постой.
Встав, Меления натянула тунику, однако Радомир проворно стащил ее обратно. Встав на колени, обнял руками бедра, прижимаясь головой к лону.
– Снова будешь щекотать? – тихо спросила женщина.
– Снова, – шепотом отозвался князь.
Утром барка осторожно подошла к берегу. Стоявший на носу Иксай, высунув от усердия язык, старательно промерял глубину длинным, найденным на палубе, шестом. Запросто можно было сесть на мель – река разлилась, и никто не знал, что там, внизу, под водою. Может быть, забор, загон для скота, какой-нибудь большой камень. Не хотелось бы повредить судно, да и садиться на мель не стоило. Эта барка – единственная возможность выбраться.