Танки, о которых мне рассказывал Петрович. Нет, он говорил о чужих, а это – наши родные «тэшки», радующие глаз приземистой посадкой и фрейдистски поднятыми орудиями. Люк на одной из башен открылся, и из него показалась голова в мягком шлеме. Оператор взял лицо крупным планом, и танкист, будто догадавшись, что его видит вся страна, помахал рукой. Это был молодой человек лет двадцати, обычный «срочник», считающий дни до дембеля. Наклонившись, он что-то крикнул экипажу, и ему передали короткий обрезок трубы, похожий на тубус.
– «Шмель»! – Азартно крякнул один из парней. – Сейчас он им врежет!
Я не заметил, как охранники увлеклись новостями. Прибавить звук они ленились, их вполне устраивало и немое кино – лишь бы было весело.
Труба раздвинулась на манер телескопической удочки и превратилась в одноразовый гранатомет. Солдат направил его на камеру, и изображение задрожало.
– Ха, очканул оператор! – Засмеялись друзья Куцапова.
Танкист широко улыбнулся – мол, не боись, шучу, и повернулся к церкви. В следующую секунду, не раздумывая и особо не целясь, он выстрелил по толпе. И снова посмотрел в объектив, и опять улыбнулся: здорово у меня получилось?
– Нормально! А то гансы совсем оборзели!
– Молодец, братишка, не стреманулся! – Принялись делиться впечатлениями благодарные зрители.
По телевизору уже шли новости спорта, а качки все еще обсуждали, «как он им запендюрил». Словно плохо воспитанные дети, бранились, толкались и спорили, как надо садануть из «Шмеля», чтобы уложить побольше.
В комнату вошел Колян – я даже не сразу понял, какой из двоих. По лицу тридцатилетнего Куцапова пролегло несколько морщин: от переживаний, от скорби, и самая глубокая, резко очерченная – от гнева.
– Ты, – сказал он, указывая на меня пальцем. – Ты поможешь мне его найти.
– Кого? – С готовностью спросил Кеша.
– Он сам знает.
– Что с тем мужиком?
– Умер, – вздернул брови Куцапов, будто удивляясь подобному исходу.
– Кто это был, Колян?
– Это был… Колян. Это был я.
Парни озадаченно покрутили головами и вдруг расхохотались, безмятежно и заразительно.
– Весело? – Заорал Куцапов. – Вы бы хоть этого перевязали!
– Да кто он такой, чтобы мы об него пачкались?
Колян постоял, переводя взгляд с одного товарища на другого, потом сунул руки в карманы и сказал:
– Пшли отсюда.
– Ты чего, пыхнул там втихую? – Растерянно заулыбались они.
– Выметайтесь.
Куцапов принес бинт, пластырь и три пузырька с какими-то снадобьями.
– Вообще, ничего ребята. Просто не слышали того, что слышал я.
Он заставил меня скинуть рубашку и занялся царапиной. Прошлого шрама видно не было – кожа на его месте оказалась содрана.
– И что же ты услышал?
– Много всякого. Чтобы подчинялся тебе, как старшему брату, – Куцапов, не прерывая процедуры, посмотрел мне в глаза – никакой иронии, только боль и решимость. – Он сказал, что ты сможешь найти этого Тихона. Найди его, Миша. Ты не пожалеешь.
– Последнее время я только и делаю, что жалею. Вряд ли тебе удастся что-то изменить.
– Я про деньги, – уточнил Куцапов, решив, что я его неправильно понял. – Озолочу, Миша. И то, что он с тобой сделал… я этого не повторю.
– Подставил?
– Он притворялся, что не помнит. Ему было стыдно.
– Коляну – стыдно?!
Куцапов-младший закончил перевязку и передал мне новую рубаху.
– Он ведь не знал, что от тебя будет столько зависеть. Сказал – вся страна. Не представляю, как это.
– Не только от меня, от тебя тоже. От Тихона. От массы, которую вы считаете быдлом. От всех.
Получилось как-то напыщенно, но по-другому я выразиться не мог. При мне его друзья подписали России смертный приговор – только лишь тем, что увидев беззаконие, остались сидеть у телевизора. На том вердикте есть и моя подпись – я оставлял ее в каждой версии, прибавляя к тремстам миллионов уже существующих.
– Миша, он мне еще кое-что сказал… – замялся Куцапов. – Что у тебя может получиться… в общем, что он воскреснет.
– Может. Но лучше на это не рассчитывать.
Трудно было поверить, но после стольких неудач у меня все еще оставался какой-никакой шанс. С того дня, как мы с Ксенией впервые попытались что-то изменить, я постоянно дрейфовал между победой и поражением. Ни одно дело не было доведено до конца, но и гибельный крест на этой истории пока не вырисовывался. В две тысячи первом находилась еще одна машинка, а значит, и возможность все исправить. Но для этого придется начинать с нуля.
– Тачку я твою не сильно покорежил, ездить можно.
– Не проблема, есть еще одна.
– Случайно, не «ЗИЛ»?
– Чего?
– Ладно, не важно. Поедем к моей жене. У нее есть то, что нам надо.
– Машина времени? – Спросил Куцапов так, точно речь шла о чем-то обыденном.
– Машинка. Она в кармане умещается.
– Полезная, должно быть, штука.
– Когда как.
Куцапов запер квартиру на мудреный замок со сканирующим устройством, и мы спустились к автомобилю. На царапину он даже не посмотрел, лишь проверил, закрывается ли дверь, и уселся за руль.
– Ну, напутал! – Воскликнул Колян, заталкивая обратно провода, вырванные Куцаповым-старшим.
– Не было практики, потерял квалификацию. Там ведь на всю страну одна тачка, да и та – в общественном пользовании.
– Социализм, что ли?
– У этого строя нет названия. Банка тушенки там ценится выше человеческой жизни.
– Вот бы Костику туда попасть, он бы своего не упустил.
– Посмотрим, какой у вас бизнес выйдет.
До дома Алены мы добрались за несколько минут. Ожидание лифта, короткий подъем – и я снова оказался у той самой двери. Я не рассчитывал, что вернусь, я вообще многого не предполагал. Сколько же прошло времени? Здесь, в две тысячи первом, нисколько. А по моим внутренним часам? Восемь-девять дней, где-то так. Самая длинная неделя в жизни. Впечатлений хватит до старости, если, конечно, мне суждено ее встретить.
– У тебя оружие есть? – Спохватился я.
– Обижаешь. Ну, что мнешься? Звони.
– Они этого не любят. Ломай.
Куцапов отошел к противоположной стене и, разбежавшись, насколько это позволяла площадка, врезался в мягкую обивку.
Мы повторили вместе, одновременно ударив ногами на высоте ручки. Дверь, сопротивляясь, натужно загудела, и в этом гуле послышался легкий треск дерева.