– Откуда мне знать? Нет, имя-отчество я не забыл, но вам ведь не это нужно.
– Уже кое-что. Диктуйте.
– Переверзев… Михаил Евграфович.
– Прямо как у Салтыкова-Щедрина, – заметил Михайлов, чему-то усмехаясь. – Ну вот, видите? Значит, не совсем память отшибло. Сколько вам лет?
– Тридцать, – ответил я.
Дернул же черт с мальчишкой языком трепать! Тридцать мне дома, в две тысячи шестом, а здесь двадцать пять.
– С семидесятого. Ровесники, выходит.
– Выходит, так, – безвольно подтвердил я.
– Еще что-нибудь сообщить можете? Тогда подытожим: Михаил Евграфович Салтыков… пардон, Первенцев, тридцать один год. Правильно?
– Нет. Тридцать ровно.
– Подождите. Вы же сказали, семидесятого, – деланно растерялся следователь.
– Это вы сказали, а я согласился.
– Так какого вы года?
– Не помню.
– Сколько лет – помните, а когда родились – нет?
Михайлов выглядел обескураженным, но я уже разгадал его нехитрую тактику. Жалко, поздновато. Молчать надо было. И фамилию он, кажется, тоже переврал. Как я первый раз назвался? Уже забыл. Тьфу, дубина!
– Не помню, – упрямо повторил я.
– Хорошо, вы только не нервничайте, Михаил э-э… ой, у меня такой почерк, сам прочесть не могу.
– Евграфович! – Сказал я резко.
– Да-да. Когда вы познакомились с гражданином Куцаповым?
– А кто это?
– Понятно…
Следователь погрыз ручку и с тоской посмотрел в окно. В его аналитических извилинах разбегались табуны версий, а он, вместо того, чтобы садиться в седло, все еще не мог выбрать нужного направления.
Ничего-то у тебя, братец, нет, подумал я. Гора трупов и неопознанный субъект в травматологическом отделении. Застегивай свою папочку и чеши отсюда.
– При вас нашли довольно любопытные вещи, – по-прежнему глядя на занавеску, сообщил Михайлов.
– А именно?
– Два пульта от телевизора. Странно, не правда ли? И еще…
Ну, рожай, пинкертон!
– Пистолет шведского производства.
Круто. Почему не самолет?
Следователь повернулся ко мне и стал терпеливо ждать, на что я клюну в первую очередь.
– Чушь. И то, и другое. Оружия у меня никогда не было, а пульты – зачем они мне?
– Может, вы занимаетесь ремонтом аппаратуры, – Михайлов всем своим видом пытался показать, что искренне желает помочь мне найти какие-то зацепки. Пистолет его как будто и не волновал.
– Вряд ли, к технике у меня склонности нет.
– Гуманитарий? А я вот, представьте, наоборот. В школе для меня что история, что литература…
В дверь постучали – требовательно, как в коммунальный сортир.
– Три минутки, – крикнул следователь, задирая голову к потолку. – В общем так, гражданин хороший, – произнес он скороговоркой. – Кончай прикрывать эту сволочь. Он человека убил, а ты в беспамятство играешь. Не поможешь его найти – пойдешь как соучастник.
– Про пистолет ты загнул, – сказал я, возвращая его «ты».
– Зато видишь, как быстро к тебе память вернулась.
Петр грустно улыбнулся, и я понял, что дальше морочить ему голову бесполезно. Как я устал!
– Ладно, пиши. Зовут меня действительно Михаилом. Из-за бабы это случилось. Из-за Машки, гори она огнем!
– Куда вы ездили? – Оживился следователь. – И с кем?
– Никуда мы не ездили.
– Ну вот, снова-здорово! – Вышел из себя Михайлов. – Вас с Куцаповым забили как свинину, а ты в отказ!
– Почему, не только…
– Еще кто-то пострадал?
– Ну да.
Определенно, мы друг друга не понимали. У меня возникло впечатление, что мы с Михайловым обсуждаем разные происшествия. Уехали-приехали. О чем это он?
– Знаешь, Петр, я что-то запутался совсем. Пистолеты, пульт от телевизора… Уже не разберу, где правда, а где глюки. Ты мне расскажи, как все было, а я, если что, поправлю.
– Это не разговор. Кто из нас следователь?
– Я кто – пострадавший или подозреваемый?
Михайлов поднялся и, пройдя через палату, высунулся в коридор. Что он там сказал, я не расслышал, но возня за дверью стихла.
– Отдал вашему дурачку всю пачку, – пояснил он. – Видишь ли, Михаил, труп, с которым ты обнимался, лежа на газоне, имел некоторое отношение к криминальному миру. Поэтому в твоих интересах максимально прояснить ситуацию, причем сделать это быстро.
– Из-за бабы все.
– Это я и сам знаю.
– Как догадался?
– По аналогии. Когда совершается заказное убийство, оружие киллер обычно оставляет рядом с жертвой, это как бы фирменный знак. Вас взорвали гранатой, скорее всего – за городом, а потом привезли к дому Куцапова и положили прямо под его окнами. И что интересно, кольцо с чекой бросили тут же, в траву. А к нему приклеили записку. То есть киллеры намекнули, за что его убили.
Петр залез в папку и вынул из нее две больших фотографии. На первой я увидел линейку в контрастном бурьяне травы и рядом – кольцо для ключей, конфискованное у Тихона. Оно было обмотано клейкой лентой и, кроме этого, к нему прикреплялась какая-то проволока. Второй снимок запечатлел то же кольцо, только взятое еще крупнее и уже на белом фоне. То, что я принял за изоленту, было развернуто в полоску с длинной надписью: «ПРОВЕРЕНО ЭЛЕКТРОНИКОЙ. ГАРАНТИРУЕТ ПОЛНОЕ УДОВЛЕТВОРЕНИЕ».
Прочитав это, я уронил голову на подушку. Граната принадлежала Тихону, хотя и свалилась прямо с потолка. А чеку он выдернул за несколько часов до взрыва, и спокойно носил ее в кармане, зная, что она вместе со мной вылетит в окно. История, похожая на пук пряжи, с которым поигралась кошка. Вполне в духе Тихона.
– Ты в курсе, на каких изделиях встречаются такие уведомления? – Спросил Михайлов.
– Читал, приходилось. А с чего ты взял, что это произошло за городом?
– Да потому, что в Москве за последние сутки взрывов не зафиксировано. И следы! Представляешь, сколько было осколков? Где они?
Хороший вопрос. Неужели он поленился зайти к Куцапову? Вряд ли. Тогда действительно, где осколки?
– Какое сегодня число? – Воскликнул я неожиданно для самого себя.
– Двадцать третье.
– Сентября?
– Не пугай меня, Миша. Сентября, естественно.
И скоро обед. Хорошенькое дело. Тихона мы ловили в пятом часу.
– Когда меня нашли?
– Вчера.