– Зачем сопротивлялась, дуреха?
Она замотала головой, показывая, что не слышит, и вдруг, глядя поверх моего плеча, заговорила сама – торопливо и отчаянно. Я начал знаками объяснять, что оглох, и неожиданно налетел на угол. Пол стал крениться, стена поползла куда-то вбок, но я удержался и, отлепившись от шершавого бетона, сделал шаг назад. И тут же врезался снова.
Очнулся я от того, что кто-то хлестал меня по щекам. Ксения сидела рядом и, дико вытаращив глаза, тормошила меня за рубашку. Она пыталась сообщить что-то важное, но не знала, как это сделать без слов.
В обугленном, как нутро старой печки, кабинете горела только одна лампа, и происходящее там смахивало на живую гравюру. Тихон бегло просматривал бумаги из объемистой пластмассовой папки и кидал их на изувеченное тело Фирсова. Теперь Иван Иванович казался особенно маленьким – ни Кормчего с плаката, ни энергичного полковника узнать в нем было невозможно. Тихон вынул из обложки оставшиеся листы и, с сожалением оглядев всю пачку, торжественно рассыпал ее вокруг Фирсова. Потом достал из сейфа канистру и щедро полил документы керосином.
Тихон очень торопился, поэтому не заметил, как в темноте, в двух или трех метрах от него что-то шевельнулось. На фоне тусклого огонька выделялся только черный силуэт, но и этого было достаточно: я узнал его по крупному черепу и по силе удара. Откуда он взялся, ведь проход завалило! Или воду здесь набирают в другом конце коридора?
Куцапов молча наблюдал за тем, как Тихон разбирает лампу. Можно было подумать, что Колян не верит собственным глазам и желает окончательно убедиться в измене.
Где-то в темноте валялся автомат Левши, но на его поиски могло уйти слишком много времени, к тому же не было никакой гарантии, что он не поврежден. Кольнув запястье острым кончиком, нож сам выполз из рукава и перебрался в правую руку. Я встал позади Куцапова и размахнулся.
Мне предстояло убить человека – поганого и, в сущности, мелкого человечишку, но разве плохих убивать легче? Я должен был это сделать хотя бы следуя инстинкту самосохранения, но разве, имея мотив, убивать проще? Я давно уже понял, что этот поход не оставит мои руки чистыми, но почему все так совпало: знакомого, в кромешной тьме, в спину? Вся подлость человечества собралась воедино и воплотилась в одном ноже.
Компромат генерала Фирсова маслянисто вспыхнул, и на посеревших стенах проявились три контрастные тени. Тихон вздрогнул и медленно поднял голову. Его пулемет лежал около помятого взрывом сейфа – только дотянуться.
– Старик тебе верил, а я всегда знал, что ты гнида.
На пистолете Куцапова заиграли желтые блики.
Глухота прошла, но радости от этого я не испытал: мне пришлось услышать, как скрипнуло, втискиваясь между ребрами, лезвие, как оно проникло сквозь упругие органы и воткнулось во внутреннюю поверхность бронежилета.
Колян уронил пистолет в костер и несколько раз цапнул воздух за ухом, потом его рука застыла и, скрючившись, повисла вдоль тела. Тихон схватил пулемет, но присмотревшись к Куцапову, положил обратно.
– Спасибо, Мишка.
Оказывается, я заслужил чью-то благодарность. Колян по-прежнему стоял на месте, и я засомневался, достаточно ли надежно его зарезал. Я хотел попросить Тихона, чтобы он проверил зрачки и пульс, но глотка выдавила лишь бестолковое мычание.
– Все, Миша, все. Отпусти его, – Ксения погладила меня по щеке и попыталась разжать пальцы, но рукоятка стала частью моего организма.
– Вот, дерни, – Тихон извлек из-за пазухи мятую сигарету и прикурил ее от догорающей страницы с заглавием «СПИСОК 3».
Стоило мне ослабить хватку, как Куцапов закачался и рухнул на пол.
– Почему он раньше не падал? – Тупо спросил я.
– Затянись еще, Миша. Все пройдет.
– Там выход завалило.
– Ничего, он здесь не один. Пойдемте, а то отряд может вернуться. Коня на улице не было, значит, поехал за кем-то.
В коридоре Тихон снял со стены уцелевшую лампу и повел нас вглубь, к той самой камере, которой я был столь обязан. Ксения, занятая своими мыслями, на железную дверь даже не взглянула.
Коридор закончился узким тупиком, заставленным какими-то ящиками. Тихон поставил лампу и принялся растаскивать их в стороны. Я начал было помогать, но дно первой же коробки провалилось. Под ногами что-то захлопало и зашипело.
– Не дрейфь, это шампанское. Все расколотил, или что-нибудь осталось?
– Одна штука, – Ксения подкатила к себе бутылку и бережно подняла. – Не пойму, что здесь написано.
– Только для правоверных, – невесело пошутил Тихон.
Убрав последний штабель, мы добрались до стиснутых дверей маленького служебного лифта. Двери открылись гораздо легче, чем я думал. За ними начиналась пустая и удивительно светлая шахта. Я посмотрел вверх. Небо было совсем близко.
– Все-таки это ты, Оксанка! – Сказал Тихон, подавая ей руку.
– А ты кто? – Оторопела она.
– Я? – Тихон засмеялся так, что чуть не уронил ее обратно. – Братец твой. Младшенький. Вообще-то племянник, но ты же знаешь, как в нашей семье. – Тишка! – Крикнул он. – Ти-ишка-а! Ну где этот засранец?
– Вот он я, – отозвался мальчик, карабкаясь по осыпающемуся склону. – Сам говорил там тебя ждать, а сам тут вылез и обзываешься еще.
– Это тоже я, – представил Тихон ребенка. – Тишка, узнаешь тетеньку?
Тот наморщился и, критически оглядев Ксению, заметил:
– На сестру похожа, только больно старая.
– А ты, Оксана, и правда почти не изменилась. Все такая же коза неуемная. Давай, что ли, поцелуемся.
– Вы чего, мужики, спятили? – Отшатнулась она. – Нет у меня никаких братьев, и лобызаться я с вами не собираюсь! А еще назовешь меня Оксаной – получишь в морду.
– Понял? – Грустно сказал мне Тихон. – Вот и вся биография. Пузырь хоть не разбила, Оксана?
Мы отошли от бункера и, укрывшись за клыком двухэтажной стены, открыли шампанское.
– Ребят, а ведь где-то рядом Большой театр, – вспомнил я, оторвавшись от горлышка. – Надо только восстановить направления.
– Не будем ничего восстанавливать, – буркнул Тихон. – И так нормально. Тишка, куда ты полез опять?
– Никуда, играю я.
– Ничего не бери, ручки заболят.
– Я и не беру, у меня свои игрушки, – Тишка повертел в воздухе двумя бесформенными предметами.
– Это что у тебя, кораблики или самолетики? – Снисходительно поинтересовалась Ксюша.
– Машинки. Только они не ездят.
Тихон уже собирался поднести бутылку к губам, но осекся и передал ее мне.
– Ну-ка, покажи! Откуда? – Рявкнул он.
– Дядя подарил, – сказал мальчик и заплакал.