Тем утром Джуниор пешком дошел до дома своего зятя – в шнурованных ботинках, которые обычно надевал в церковь и в которых разбитые ноги болели еще сильнее – и попросил по пути из города завернуть на лесосклад. Добился, правда, всего лишь упоминания о Балтиморе, чем и пришлось удовольствоваться. Он влез обратно в кабину, и они с зятем покатили к бензоколонке на 80-й автостраде.
– Скажи моим, что пришлю открытку, как только где-нибудь обоснуюсь, – сказал Джуниор, выходя из грузовика.
Реймонд поднял руку в знак прощания и вырулил на дорогу, а Джуниор пошел узнавать на автозаправке, не едет ли кто на север. С собой у него был бумажный пакет с двумя сменами одежды, бритвой и расческой и двадцать восемь долларов в кармане.
Следовало, впрочем, предвидеть, что Беда не захочет его нанять. Тот любил работать один, а может, и не имел денег платить помощнику. Джуниор два дня разыскивал его мастерскую, но Беда не предложил ему и стакана воды, хотя разговаривал довольно любезно.
– Работа? В смысле, столярная? – спросил он, ни на секунду не отрывая глаз от дверцы комода, с которой снимал фаску.
Джуниор ответил:
– Что-нибудь, где требуются особые навыки. Руки у меня откуда надо растут. И я хочу делать то, чем потом можно гордиться.
Беда на минутку прервался. Посмотрел на Джуниора, проговорил:
– Ладненько. Есть тут человечек один, дома строит, и по мне, так очень и очень знатные получаются. Звать Клайд Уорд, я иногда шкафы для него делаю. Сейчас растолкую, как найти. – Также он порекомендовал пансион миссис Дейвис, чем весьма Джуниору помог – тот успел поселиться у гавани в гостинице для моряков, и его каждый вечер пытались заставить петь гимны.
Беду он больше никогда не видел. Зато снял у миссис Дейвис комнату в четырехэтажном доме в Хэмпдене (дом явно раньше принадлежал владельцу мельницы или как минимум ее управляющему) и начал трудиться на Клайда Уорда, самого скрупулезного строителя, какого только встречал в жизни. Именно мистер Уорд научил его наслаждаться хорошо сделанной работой.
Несколько погодя он отправил своим открытку, но те не ответили, и он тоже больше писать не стал. Это казалось нормальным: он даже не вспоминал о них. Не вспоминал и о Линии Мэй. Ее размытый образ хранился где-то на задворках сознания рядом с образом еще одного человека – того, кем он был раньше, кто прожигал по выходным жизнь и выбрасывал деньги на сигареты, нехороших девочек, нелегальный виски. К новому Джуниору тот тип не имел ни малейшего отношения. У нового Джуниора имелся план. Он собирался однажды открыть собственное дело. Его жизнь стала прямой сияющей дорогой с точно заданным пунктом назначения, и за то, что он ступил на эту дорогу, пожалуй, следовало поблагодарить Линии.
3
Попав в Балтимор, Линии с места в карьер умудрилась сделать так, что их выкинули из пансиона.
Ночью Джуниор просыпался дважды. В первый раз сердце вдруг забилось сильно-сильно: он почувствовал в комнате постороннее присутствие, но потом сообразил, что лежит в кресле, и подумал: «A-а, да это же просто Линии» – не самое страшное с учетом всех обстоятельств. Во второй раз он очнулся, как ему казалось, от беспробудного сна и резко сел, внезапно осознав, что имела в виду Линии, когда упомянула о своем совершеннолетии. Она теперь может выйти замуж. «Вот ведь… обезьянка шарманщика, – подумал он. – Уцепилась за шею обеими лапками». Сон как рукой сняло.
Впрочем, невзирая ни на что, он встал рано: по природе был жаворонок, да и в ванную по утрам выстраивалась очередь. Оделся и пошел бриться, а вернувшись, постучал Линии по острому плечику:
– Вставай.
Она перевернулась на спину и посмотрела на него. Казалось, она давно бодрствует, широко распахнутые глаза смотрели ясно.
– Тебе нельзя здесь, пока я на работе, – объяснил он. – Придется уйти. Уборщица скоро явится.
– Понятно, – ответила Линии. – Хорошо.
Села, откинула одеяло, быстро спустила ноги на пол. Ее ночная рубашка годилась скорее для лета – хлопчатобумажная, тонкая, белая, с чем-то вроде юбочки, еле прикрывавшей колени. Он только сейчас увидел Линии без объемистой зимней одежды и понял, что она изменилась гораздо больше, чем показалось вначале. По-прежнему худющая, это да, но уже без жеребячьей неуклюжести, руки округлились, и ноги тоже.
Линии встала. Он отвернулся, чтобы не смотреть, как она одевается, и отошел к столу. Там стояла консервная банка из-под овсянки; Джуниор открыл ее и достал ломоть хлеба, который прятал от мышей. Поднял оконную раму, вытащил молоко.
– Завтрак, – сказал он Линии.
– Это весь твой завтрак? Хозяйка тебе разве не готовит?
– Мне – нет. Кое-кому да, кто может себе позволить трехразовое питание, а мне нет.
Он закрыл окно, снял крышку с бутылки и сделал глоток. Было почему-то приятно показывать, что лишения ему нипочем. Потом протянул молоко Линии, по-прежнему избегая на нее смотреть, и ощутил, как руке стало легко – она забрала бутылку.
– А как же в жару? – спросила Линии. – Как мы будем хранить молоко, оно ведь прокиснет?
Мы?! Его опять охватила паника – обезьянка шарманщика! – но он ответил невозмутимо:
– В жаркую погоду я пью пахту С ней уж точно ничего не делается.
Бутылка уткнулась ему в локоть. Он взял ее и передал Линии хлеб, упрямо глядя в окно, за которым дымили трубы. Клубы повисали в воздухе, будто застывая от холода, и не рассеивались. Вечером надо переставить молоко внутрь, не то заледенеет.
Линии Мэй, судя по звуку, раскрывала застежки чемодана.
Джуниор свернул свой кусок хлеба вчетверо, чтобы съесть быстрее, откусил побольше и стал жевать, как собака, прислушиваясь к шорохам за спиной. И резко обернулся на щелчок дверного замка: Линии поворачивала дверную ручку. Джуниор бросился и загородил собой дверь. Она явно испугалась. Попятилась, будто опасаясь, что он ее ударит. Он бы, конечно, так не поступил, но все равно хорошо, что она поняла: он это серьезно.
– И куда это ты собралась? – осведомился он.
– В туалет.
– Нельзя. Увидят.
– Но, Джуниор, я писать хочу. Очень-очень.
– На улице есть кафе, а там туалет, – сказал он. – Надевай пальто, мы уходим. Я провожу тебя.
На ней было летнее платье с поясом и короткими рукавами. У них в городе что, зиму отменили? И опять эти туфли на высоких каблуках!
– Туфли надо бы потеплее, – заметил он.
– У меня других нет.
Чем, черт побери, набита ее дурацкая башка?
– Ладно, иди в этих, – разрешил он. – В туалет здесь слишком рискованно, сейчас туда рвутся разом шесть мужиков.
Линии взяла из шкафа пальто и долго и обстоятельно в него облачалась, как будто специально стараясь вывести его из себя, потом взяла с полки свою сумочку. Джуниор между тем выставил молоко за окно, натянул куртку и шагнул к кровати, где лежал бесстыдно распахнутый чемодан. Закрыл его и задвинул под кровать подальше к стенке. Оглядел напоследок комнату.