— Мария — это?..
— Камины она чистит. Ты на задний двор сходи, я ее пришлю… расспросишь…
По заднему двору прогуливался Мануэль, которому в этом месте совершенно точно делать было нечего. Он выхаживал с видом одновременно и презрительным, и горделивым, тянул шею, кривил лицо, будто увиденное его вовсе не радовало.
— Совершенная бесхозяйственность, — сказал он, и Альваро не сразу понял, что обращались именно к нему.
— Простите, господин?
Перед Мануэлем он держал маску человека услужливого, по-своему преданного и в то же время не особо умного. Впрочем, делать это было несложно, поскольку младший брат Диего категорически не допускал мысли, что у людей простого сословия может иметься разум.
— Посмотри, всюду беспорядок. Слуги ленивы… Моя тетушка была достойной женщиной. — Мануэль перекрестился. — Но всего-навсего женщиной. А женщине тяжело одной управиться с таким хозяйством. Все-таки дому нужна крепкая мужская рука.
Мануэль поднял кулак:
— Вот где они у меня все будут!
— Не сомневаюсь, господин…
— Мой бедный брат… Как его здоровье? — Теперь в голосе Мануэля слышался вполне искренний интерес.
— Не очень.
— И что говорит доктор?
Доктор говорил именно то, что ему было велено.
— Не понимаю. — Теперь раздражение прорвалось явное, которое Мануэль и не пытался прикрыть. — Почему он позвал этого пройдоху, вместо того чтобы обратиться к семейному врачу?
— Я не волен над выбором господина…
Альваро усмехнулся про себя. Семейный доктор, судя по всему, водил давнюю и тесную дружбу с донной Изабеллой, а потому доверия особого не внушал.
— Ну да, конечно, конечно… Мой бедный брат всегда отличался упрямством… Идем. — Мануэль не стал даже оборачиваться, дабы проверить, идет ли Альваро следом. Он привык к тому, что слуги подчиняются приказам. Альваро не стал разрушать святой уверенности человека в его всевластии.
Шел Мануэль неспешно, будто прогуливаясь, хотя задний двор с его конюшнями и терпким запахом навоза, с хозяйственными постройками и гниловатым сеном был не самым подходящим местом для прогулки. Направлялся Мануэль как раз к конюшням.
— Когда-то лошадьми, которые здесь содержались, восхищался весь Мадрид, — сказал Мануэль, взмахом руки отослав конюха, что поспешил кинуться к хозяину. — А теперь. Ты только взгляни!
Конюшни были хороши.
Светлые, теплые и с просторными денниками. Запах навоза здесь почти исчезал, сменяясь иными ароматами: хлеба и зерна, свежих опилок, мешки с которыми стояли в проходе. Кожи. Пива, которым кожу натирали. Здесь было уютно, пожалуй, много уютней, нежели при доме. И Альваро подумалось, что, обладай он умением понимать лошадей, то за счастье счел бы устроиться в подобном месте.
Впрочем, и в словах Мануэля имелась своя правда. Половина денников пустовала, во второй же стояли лошади пусть и породистые, немалой стоимости, но не сказать, чтобы великолепные. Иные были стары и содержались, похоже, из милости. Другие, напротив, куплены недавно и, судя по нервозности, не объезжены.
— Вот, взгляни. — Мануэль остановился перед денником. — Его приобрел мой братец. И конечно, на первый взгляд жеребец неплох…
В деннике вытанцовывал андалузец караковой масти.
— Хорош?
Да животное, пожалуй, было прекрасно. Гордая посадка головы. Сильные шея и грудь. Ноги тонкие, но не настолько, чтобы за тонкостью этой скрывалась слабость.
— Я вижу, ты тоже в лошадях понимаешь? — любезно обратился Мануэль, и эта внезапная любезность царапнула, заставив насторожиться.
Жеребец был беспокоен.
Он то и дело вскидывал голову, прижимая уши. Скалился, щелкал зубами. Пятился, чтобы приподняться на дыбы…
Если его и объезжали, то явно не до конца. Опасная игрушка. И конюх, вертевшийся рядом, поспешил к Мануэлю, но был остановлен.
— Не желаешь взглянуть поближе? — осведомился Мануэль, откидывая засов.
— Боюсь, что мои знания, господин, не сравнятся с вашими…
Альваро сунул руку за пазуху.
Это же безумие… Нет, он догадывался, что его присутствие мешало Мануэлю и тем паче его матушке, однако не настолько же, чтобы решиться на убийство?
— Это конечно, — милостиво кивнул Мануэль. — Но все же мой брат весьма рекомендовал вас, как человека знающего…
И с этими словами он распахнул дверцу денника, в тот же момент Альваро ощутил толчок в спину, достаточно сильный, чтобы не удержаться на ногах. Он сделал шаг вперед, но запнулся о ногу Мануэля, как нельзя более кстати появившуюся в проходе, и второй толчок лишь ускорил падение.
На опилки.
На опилки, остро пахнущие… Альваро не успел понять, какой именно запах исходил от них. Жеребец заржал, поднимаясь на дыбы. И Альваро с трудом удалось откатиться в угол денника. На его счастье, внутри было достаточно пространства, чтобы разминуться с животным.
А конь хрипел.
Мотал головой.
Из пасти падали клочья белой пены…
— Тише, — произнес Альваро, и тут же из-за двери раздался протяжный свист, который заставил коня вновь подняться на дыбы. Крепкие копыта замолотили в воздухе.
— Тише. — Альваро ясно осознал, что успокоить жеребца не позволят. — Тише, малыш…
И дверь не откроют.
Не для того ее запирали…
Ничего. Если Мануэль полагал, что Альваро беззащитен, как тот несчастный конюх, что ж, его ждет большое разочарование.
Пистоль был старым, тяжеловесным, но все же надежным, и Альваро лишь порадовался, что не поддался искушению избавиться от него. Грохот выстрела прокатился по конюшне, отраженный стенами, он казался оглушающим.
И Альваро сам затряс головой.
— Извини, — сказал он жеребцу, который, завалившись на бок, еще жил. Кровь лилась из развороченной шеи, чтобы впитаться в опилки. Ржали другие кони, встревоженные, что звуком выстрела, что запахами — пороха и крови. А может, смерть чуяли… Кричали люди.
— К сожалению, — Альваро не стал убирать пистоль, который, впрочем, будет бесполезен, если его захотят убить, — это животное, кажется, было больным…
…дверь открыли.
— Да Матерь Божья! — Мануэль нервно расхаживал по комнате. — Братец, да это была всего-навсего шутка! Да, согласен, может быть, не слишком удачная…