«Без одной минуты…»
Давным-давно…
– Ты ошиблась!
– Нет!
– Да!
– Нет!
– Ты ошиблась, – твёрдо повторила жрица Святава, и её длинные тонкие пальцы с такой силой сжали посох, словно колдунья хотела выдавить из сухого дерева воду. – Ты ошиблась, и жаль, что ты не хочешь это признать.
У фаты Милолики дёрнулся уголок рта.
Она была красива: огромные зелёные глаза, пышные, очень густые даже по меркам людов волосы, точёное лицо… Она была невероятно красива, но детская привычка кривить рот изрядно портила молодую ведьму. Милолика знала о своём недостатке, пыталась бороться с ним и почти победила, но в моменты сильных душевных волнений тик возвращался.
– Заклинание должно действовать только на чудов. И оно действует только…
– Нет.
– Я проверяла десятки раз! Оно должно действовать только на чудов!
– Смотри сама…
На этот раз у фаты не просто дёрнулись кончики губ – рот перекосило так, что Милолика несколько секунд не могла вернуть его обратно.
Потому что она смотрела.
И холодела от того, что видела. От доказательства своей ошибки и правоты Святавы. От крушения надежд… Изящный рот Милолики перекосило не потому, что ей было стыдно или унизительно признавать неудачу. Нет! Несмотря на молодость, она была опытной колдуньей и знала, что далеко не каждое заклинание срабатывает так, как было задумано. Знала, каково это – искать правильное решение годами, бессонными ночами, неделями без сна в кабинете… Знала.
Просто нынешнее заклинание было слишком важным, немыслимо важным, Милолика возлагала на него огромные надежды и… И пока не хотела признаваться в том, что проиграла.
Фата смотрела на арену, окружённую надёжными стенами и ещё более надёжными заклинаниями, и никак не могла привести лицо в порядок.
Потому что на арене умирали воины. Краснокожие кралапайцы – огромные, мощные, мускулистые любители тяжеленных секир и боевых молотов. Они не только умирали, но и убивали – друг друга, брат брата, побратим побратима. Это был один из знаменитых «кровных» отрядов кралапайцев, члены которых славились «верностью до гроба», и жрица специально выбрала именно его, чтобы у Милолики не осталось сомнений в результате испытаний. Жрица завела отряд на арену, Милолика активизировала Чёрный Камень, и кралапайцы набросились друг на друга.
Без приказа.
Зато с лютой ненавистью.
– Ты ошиблась.
– Нет… – Фата отвернулась, не желая показывать выступившие на прекрасных глазах слёзы. – Нет! Заклинание должно действовать только на чудов! Они должны звереть и бросаться на своих! Они! Они!!!
Проклятые рыжие чуды…
Они пришли на Землю несколько месяцев назад, и не просто пришли – ворвались, принеся с собой горячее дыхание войны. Настоящей войны с достойным соперником. Той войны, от которой Великий Дом Людь успел отвыкнуть за тысячи спокойных имперских лет. Чуды стали Яростью Спящего, расплатой за самоуспокоенность, за потерю инстинкта убийцы… Чуды стали объектом ненависти…
И они побеждали.
Сначала война шла с переменным успехом, чаши весов колебались то в одну, то в другую сторону, провалы сменялись победами, и большинство людов не сомневалось в том, что рано или поздно королевская армия заставит дерзких наглецов убраться во Внешние миры.
К сожалению, большинство ошиблось.
Цун ле Го – великий магистр Ордена, проявил себя не только умелым организатором, сумевшим объединить разрозненные племена рыжих в грозную армию, но и великолепным полководцем, гений которого позволял одерживать одну победу за другой.
Королевская армия отступала, сдавала чудам домен за доменом, и теперь всем, абсолютно всем, стало ясно, что стратегически война уже проиграна. Чудь будет править Землёй.
И поэтому каждая зелёная ведьма мечтала создать оружие, которое позволит уничтожить проклятых рыжих.
– У тебя не получилось.
На этот раз Милолика промолчала. Результат был очевиден: последний кралапаец добивал на арене побратима, и глупо шептать «Нет».
Глупо.
– Чёрный Камень силён, однако действует на всех, без исключения, – безжалостно продолжила жрица, бросив косой взгляд на ритуальный нож, на костяной рукоятке которого самонадеянная фата изобразила танцующего журавля. – Тебе не удалось отыскать оружие против Чуди.
Идея была отличной: создать заклинание, вызывающее у рыжих непреодолимую ненависть к себе подобным, желание убивать, жажду крови… Страшное заклинание было помещено в каменный саркофаг, который одновременно и хранил его, не позволяя вырваться наружу, и служил мощным усилителем после активизации. Ритуал которой включал в себя жертвоприношение.
Идея была отличной. Исполнение – мастерским. За одним страшным исключением: заклинание равно действовало на всех.
– А если… – Фата прокашлялась. – Если оставить артефакт как последний аргумент? На тот случай, если рыжие одержат… победу? Ведь тогда нам будет всё равно.
Святава помолчала, обдумывая предложение ведьмы, но прежде, чем жрица подыскала ответ, Милолика жарко продолжила:
– Неподалёку от моего замка есть остров – закопаем Камень на нём. Остров необитаем и ничем не интересен, никто не подумает, что на нём скрыто что-то ценное. В случае необходимости мы вернёмся и проведём церемонию.
– Хорошо, – кивнула жрица.
У фаты вспыхнули глаза.
– Ты возьмёшь свиток с текстом аркана, а я – нож. Насколько я поняла, он является обязательной частью артефакта.
– Зачем так? – насторожилась молодая ведьма.
– Затем, – спокойно ответила Святава, – что ты придумала невероятно сильный и страшный артефакт, Милолика, и я хочу, чтобы решение о его активизации мы приняли сообща.
Жрица улыбнулась, перевела взгляд на последнего кралапайца – усталый, покрытый своей и чужой кровью, он с изумлением разглядывал мёртвые тела побратимов, силясь сообразить, что здесь произошло, – подняла руку и чуть сжала её, активизируя спрятанный в одном из колец аркан.
Через секунду грудь краснокожего воина пронзила «Эльфийская стрела».
* * *
Ростов-на-Дону, наши дни
Припарковавшись у дома Корнюшина, Вебер выключил двигатель, но из машины вышел не сразу, задержался ненадолго, прислушиваясь к странным, незнакомым и непонятным ощущениям, которые появились несколько минут назад.
Виктору захотелось кого-нибудь убить.
Можно и Корнюшина, кстати. А можно и кого-нибудь другого – не важно. Важно, что действие прошлого «стакана» потихоньку заканчивалось, смерть Бугая больше не грела душу, и появилось желание продолжить пиршество.