— Браво, — поаплодировал Йарра. — Отличный монолог. Но я хочу знать, что произошло. Кто тебе помогал?
— Что?
— Ты не мог провернуть все один, ты бы просто не угнался за Лирой. Кто за ней следил?.. Ну же, Орейо. Ты все равно мне скажешь… так или иначе.
— Сэли, — сдался Тимар.
В библиотеке было темно и тихо. Тим прополоскал рот вином, промокнул лицо подолом рубашки, облегченно вздохнул: подмостки не проломились, единственный зритель поверил. Твой выход, варвар.
— Здравствуйте, Ваше Сиятельство.
— Здравствуй, Сэли. Расскажи мне о том, чем занималась госпожа в последние дни.
— Последние дни — это сколько? Два? Три? Пять?
— Десять.
— После взятия Альери?
— Именно. Подготовку к побегу можешь опустить, я о нем знаю.
Варвар замялся.
— Я тебя внимательно слушаю, Сэли.
— Если о побеге вам известно, то сразу после вашего визита она пошла в госпиталь, помогала господину Майуру.
— Дальше?
— Потом ушла спать.
— Ваше Сиятельство, он опустил часть событий, — вмешался Сибилл. Маг появился в кабинете за несколько минут до начала допроса и теперь, повинуясь приказу графа, продирался сквозь эмоции и верхний слой мыслей степняка.
— Сэли?
Варвар искоса взглянул на Сибилла, скривившись, потер лоб над переносицей и продолжил:
— Госпожа очень расстроилась при виде одного из раненых — у парня было рассечено лицо и поврежден глаз. Ночью она, я и лорд Орейо вынесли его в отдельную комнату, и госпожа лечила его своими эликсирами.
— Дальше?
— Я отнес его обратно. Утром были похороны, поминки…
— Плевать на поминки! Лира… Госпожа ходила к этому раненому?
— Нет, Ваше Сиятельство, он пришел сам.
— И?
— Они разговаривали.
— Наедине?
— Госпожа меня не видела, думаю, сочла, что они одни. Этот парень, Алан, предлагал ей сбежать с ним, но госпожа отказалась — мол, вы его убьете, а она не желает быть виновной в его смерти.
— Дальше?
— Тогда он оскорбил ее.
— Недоговаривает, Ваше Сиятельство.
— Сэли?
— Я говорю, как было.
— Они целовались, — хмыкнул Сибилл. — Лира и Алан.
Карандаш, который вертел в руках Раду, с громким треском сломался пополам.
— Сэли, если потребуется, я выбью из тебя правду, — тихо сказал граф.
— Правда в том, что ваш маг лжет, — жестко ответил варвар. — Алан начал распускать руки, но госпожа вырвалась, ударила его, и тогда он ее оскорбил. Я не успел вмешаться, потому что госпожа убежала и плакала на чердаке.
— Продолжай.
— Госпожа уснула там, среди коробок, и я отнес ее в ваши покои.
Граф исподлобья взглянул на варвара, рассматривающего пол кабинета.
— Они еще встречались?
— Нет.
— Не договаривает, Ваше Сиятельство.
— Они не встречались, но госпожа следила за его выздоровлением и подменяла лекарства господина Майура на эликсиры.
— Не договаривает.
Варвар скрипнул зубами.
— Алан искал с ней встречи, пытался подловить в коридорах, но госпожа сбегала.
— Дальше?
— Я все сказал.
Степняк стоял, сцепив руки за спиной, и раскачивался с пятки на носок. Молчал — лишь постукивали костяные амулеты, привязанные к его косам.
Молчал и Йарра — выбивал дробь обломком карандаша. Грифель крошился, пачкал столешницу.
— Упоминать о том, что госпоже не стоит знать о нашем разговоре, я думаю, излишне? — спросил наконец граф.
Варвар кивнул.
— Свободен.
— Крутился, как уж на сковородке, — прокомментировал допрос степняка Сибилл. — И сохнет по девчонке.
— По ней половина гарнизона сохнет. Предлагаешь всех перевешать?..
…а хотелось бы. Любого, кто только взглянет!
Маг неопределенно пожал плечами.
— Я могу идти?
— Иди Сибилл! — окликнул он борга.
— Да, Ваше Сиятельство?
— Не пытайся больше оболгать ее. — Татуировка на груди графа пульсировала в ритм сердцебиению, выжигая контур волка на полотне рубашки.
В кабинете пахло вербеной и лаймом. Тонкий аромат назойливо щекотал ноздри, сочился откуда-то сверху… справа… слева… Отовсюду. Раздражал, отвлекал, дурманил, выводил из себя, как теми летними ночами, когда он едва не свихнулся. И мед, терпкий привкус меда на языке, сладкая горечь — от нее першит горло и перехватывает дыхание.
…и хочется выдернуть ее из постели, впиться в нежные губы, притиснуть к стене — прямо в коридоре, плевать на слуг — это его замок, его женщина, он волен делать что и где хочет! — и любить ее, любить, пока она не забьется в руках, не застонет:
— Я больше не могу, господин… Пожалуйста… Хватит…
…и продолжать — пусть царапается, пусть кричит сколько влезет! — и брать ее до тех пор, пока не пресытится, пока не затошнит, пока не наступит похмелье, пока не утихнет огонь, сжирающий его изнутри, это чертово желание, из-за которого он сам не свой, эта похоть, мешающая здраво мыслить и рассуждать.
И чем дальше — тем хуже, тем острее, и только в бою он мог выплеснуть накопившуюся ярость и боль.
…маленькая лицемерка! Из-за чего она рыдала той ночью? Из-за похорон? Колокола? Или из-за Алана?
…а ведь он все это время берег ее. Не хотел пугать войной, не хотел видеть ужас в ее глазах, успокаивал, был добр, смешил ее, ухаживал за ней, как мальчишка! Сделал своей леди, хотя мог превратить в подстилку! Стоило ли? Если не ценит?!
…Алан всегда был для нее как трехлапый щенок, Ваше Сиятельство.
…когда он начал распускать руки, госпожа вырвалась и ударила его.
…она просто пожалела его из-за раны на лице.
— Тш-ш-ш… Хочешь, я велю снять колокол?
— Нельзя… Он же… Помина-альный…
— Все хорошо, котенок…
— Нет, не хорошо…
— Что не так? Ну?..
— Будьте осторожны во время штурма, господин…
— Ты из-за меня плачешь?
Флакон с ядом — на его постели, а не в вине, тонкие холодные пальцы, обрисовывающие шрам на плече, всхлип и попытка спрятаться к нему под мышку от колокольного звона…