Тогда я еще надеялась на исцеление, на возвращение, на месть — я найду и убью их сама, ведь деньги серебряным дождем сыпались мне в подол, а кончики пальцев правой руки еще чувствовали холод монет.
А потом я встретила Паладина.
В те дни, в Меоте, я снова начала развивать свой дар — он был моей единственной надеждой вернуться домой. Я ведь не могла рассказать римела, кто я… Райан они ненавидели настолько, что, скорее, добили бы меня — за повешенного Лачо, за заколотых Миро и Алеко, за изнасилованных девушек, — и я в кои-то веки радовалась спящей татуировке, подтверждающей нечистую кровь смеска.
Хотя нет, это я вру. Никто бы меня и пальцем не тронул — не те они люди, но из табора бы выгнали, несмотря на симпатию, пробужденную флером. Как думаете, долго бы я прожила без их защиты и опеки?.. Становиться же игрушкой одурманенного торговца или лорда мне совершенно не хотелось, особенно после них. Тогда я еще надеялась, что успею, что смогу сама — я же выжила несмотря на «заботу» матери, убила мантикору, обманула Дойера!
Я была самонадеянной дурой, совершенно забывшей, что ведьм и шильд сжигают на кострах. Или варят в масле — как повезет. Я ведь никогда не видела Паладинов и старательно травила меотцев флером, собирая деньги на мага.
Первая вспышка вышла случайно, когда я, шуткой Анары, приманила торговку, разбиравшуюся в картах не хуже шунави. О, какой крик она подняла, когда я, постукивая пальцем по перевернутому Пажу Кубков, [25] наобещала ей неземной любви с высокородным блондином!
— Шарлатанка! Лгунья! Вы только послушайте, что она несет! Еще и деньги требует, бесстыжая! — Меотка выковырнула у меня из рук уплаченные монеты, прихватив заодно пару медяков, оставленных рыбаком. — Я сейчас стражу позову, я тебя…
— Отдай! — вцепилась я в ее подол. — Это мои деньги! — На мгновение я увидела себя со стороны — грязную растрепанную девчонку, повисшую на ширококрупой меотке, но даже легкий шок от осознания, что чумазое лицо, руки в цыпках и ругань на всю площадь мои, не заставил меня отступиться. — Отдай сейчас же! Отдай, гадина!
А потом случилось что-то. Золотистая пудра флера, к которой я привыкла настолько, что даже не замечала ее, вдруг полыхнула ослепительно-белой вспышкой, заискрилась. Торговка замерла, запнувшись на полуслове, и, больше не возражая, вернула не только медяшки, но и опорожнила кошелек. Лицо у нее было, будто Светлую увидела — еще чуть-чуть, и гимн затянет.
— Иди домой, — приказала я, разглядывая женщину. Та кивнула, повернулась и неторопливо зашагала с площади. И только у арки, ведущей к боковой улочке, споткнулась, шало осмотрелась, ощупала пустой мешочек на поясе и бросилась обратно, но я успела спрятаться за колодцем.
В той деревне я больше не появлялась — сидела в таборе, присматривая за детьми. Рассказывала им сказки, стихи читала и заодно пыталась повторить вспышку. К вечеру третьего дня у меня получилось.
Три города спустя именно такой вспышкой я привлекла внимание храмовника.
— Точно тебе говорю, любит тебя твоя Розита! — вела я пальцем по ладони кожевника. — Видишь, бугорок Кьяры наползает на завиток Дануба? А линия сердца как раз к печенке ведет! Во-от… Еще не рад будешь, что женишься, всю плешь тебе ревностью проест, яхонтовый!
— Так она ни разу даже не посмотрела на меня… И на танцах высмеяла, — горько вздохнул парень. — Все с этим писарчуком гильдийным… Вот ты скажи, римела, может, стоит ему… — красноречиво сжал он кулаки.
Ну дурак же.
— Слушай сюда, кунжут с моей булочки, — понизила я голос. — Не вздумай бить секретаря, иначе Розита будет его жалеть, а тебя считать идиотом, у которого весь мозг в кулаках. Начни с мыла.
— С чего-о?
— С мыла! Помойся, воняет от тебя! Одежду смени, нарви девушке цветов, подарок купи — не дорогой, иначе не примет, но и не дешевку, понял?.. Учителя манер найми, ты пока со мной разговариваешь, три раза плюнул — фу!.. Пять суббот подряд придешь к ней с букетом, на шестую не появляйся, и она сама прибежит. А дальше все в твоих руках.
— И что, сработает? — с сомнением протянул кожевник. — А может, ты заговор прочтешь, чтоб она в меня влюбилась? Или снадобье какое?
Я едва не застонала. Вот же темные люди! Не бывает любовной магии! Не бы-ва-ет! И приворотных зелий не бывает. А фарлесская мушка, [26] как и флер, вызывает совсем другие чувства.
— Заговор прочту, — кивнула я. — Но без всего, что я рассказала, он не подействует. — Положила руку парню на плечо и пробормотала скороговорку на островном тирокко, ту, что про рака. — Все, удачи тебе, разбрильянтовый. Дочку Лирой назовешь! — Привычно полыхнула флером и ополовинила кошелек меотца. — Иди, да пребудет с тобой Матерь, — размашисто сделала я благословляющий знак. — Следующий!
— Мне погадай, — оттолкнул уже опустившегося на корточки пекаря высокий худой мужчина в расстегнутом из-за жары камзоле. — На удачу.
Пекарь, детина лишь ненамного меньше Сэли, побагровел, но с аристократом, судя по пристегнутому к поясу кинжалу, спорить не решился, отошел, отвесив неуклюжий поклон.
— Добрый день, господин, — опустила я голову. Не люблю гадать благородным. Слишком уж избаловал меня Йарра, слишком привыкла я открыто смотреть в глаза виконтам и маркизам, поглядывать свысока на баронетов и рыцарей. Здесь и сейчас за подобную дерзость я, в лучшем случае, получу оплеуху. В худшем — плетей. — Что вы предпочитаете? Гадание по руке? Таро? Воск?
— Таро.
— Хорошо, — кивнула я, снимая верхнюю карту. — Это ваш сигни… — Я икнула, увидев Смерть. Сейчас я ему так напредсказываю, что плети покажутся счастьем. — Простите, господин, я совсем забыла перетасовать колоду. Алмаза, будь добра, помоги, — попросила я римела.
Женщина посмотрела на меня, на сощурившегося лорда, улыбнулась…
— Ай-вэй, господин, — затараторила она, — вы красивый такой, совсем нашу Лиру смутили! А давайте я вам погадаю, а то сгорит девочка от смущения!
— От смущения? — странно хмыкнул меотец. — Это вряд ли.
Лошадиный стек уперся в мой подбородок, заставил поднять голову. Старательно уложенные волосы сдвинулись, открыв лицо, и по толпе, окружавшей нас плотным кольцом, побежал шепоток. Кто-то присвистнул, кто-то охнул. Несколько женщин сделали отвращающие знаки и, подхватив юбки, быстро зашагали прочь.
— Да ты красотка, — оттопырил губу лорд.
Кожаная петля на конце хлыста проследила шрам вдоль щеки, обрисовала воспаленную кожу на шее, остановившись лишь у края блузы.
— Господин, зачем вы? — тихо заговорила Алмаза, сжав стек ладонью. — Чаюри и так не слад…
Меотец, не глядя, хлестнул ее по груди.