Щелк!..
- Шевелись, шакал!
Впрочем, торговцы живым товаром тоже не оставались внакладе, продавая светловолосых гурий в османские гаремы за полновесные золотые цехины - и многие, очень многие из рабынь в неволе жили лучше, чем на свободе. Взять хотя бы покойную хасеки Хюррем Султан . Каких высот она достигла, какой власти добилась! А ведь начала свой путь именно с невольничьего рынка, и звали ее тогда Анастасией Лисовской.
- Повелитель!!!
Племенной вождь и сам прекрасно понял, в чем дело - только глухой не услышал бы тяжкий гул множества подкованных копыт, слитный боевой клич урусов и вопли застигнутых врасплох воинов.
- Р-ра!!!
Слишком поздно скомандовал Еналей бросать ясырь и прорываться. Слишком поздно понял, что порубежников не жалкая сотня-полторы - а самое малое пара тысяч.
- Уходим!!!
Мурза с жалкими остатками прежней воинской силы все же смог выдраться из тесного ада сабельной сшибки, сходу выбрав единственно возможное направление прорыва - не в родную степь, а обратно в земли урусов. Все, что стояло между ним и волей, так это всего лишь семь десятков всадников в черненых бахтерцах...
- Вперед, собачьи дети!..
С боков по ногаям хлестнул колючий дождь тяжелых стрел, насквозь прошибающих легкие щиты с тягиляями, в загривок вцепились осатаневшие от крови порубежники, но близкое, такое близкое избавление... Растаяло в клубах порохового дыма - когда в них разрядили двуствольные седельные пистоли, а выживших радушно приняли на длинные пики. Самого Табан-мурзу пощадили, как, впрочем, и дюжину его родичей в дорогих доспехах - их всего лишь ошеломили и выбили из седел, после чего гордые потомки Золотой орды доподлинно выяснили, как чувствуется чужой сапог, а затем и аркан на своей шее. Познакомились они и с русской плеткой - впрочем, знакомство это было сильно ослаблено добрыми кольчугами и юшманами.
- Пшел, стервь!
То, чего не смог достичь вольный степной вождь, с легкостью получилось у плененного - всадники в черненых бахтерцах сами уступали ему дорогу. Позволяя без малейших помех бежать за хвостом чужого коня, и скрипеть зубами при виде того, как урусы деловито добивают и обдирают умирающих нукеров - а тех, кому посчастливилось сдаться в плен, увязывают в длинные и неприятно знакомые вереницы ясыря. Уводили в сторону табун заводных лошадей, ловили меринов с опустевшими седлами, одуревших от запаха свежепролитой крови... Разгром вышел полным.
- Я ему стрелу прямо в глаз вогнал! Видели?!..
- Видели, верим. Угомонись уже, Богданка.
- Это не бой, это какая-то загонная охота получилась!..
- А ты никак Мамаева побоища восхотел?..
Оглядев молодых княжат и бояричей, ожидаемо встретивших его обидными смешками, вождь повернулся в сторону умудренных опытом и сединами мужей, приготовившись торговаться с ними о выкупе за себя и выживших родичей. И каково же было его удивление, когда один из юнцов начал говорить поперед взрослых, а те как-то выжидающе молчали:
- Сколько людоловов ты вел за собой?
Все еще не отошедший от горячки боя и последовавшего за ним унижения, мурза презрительно ощерился и сплюнул - тут же дернувшись в сторону, когда боевой жеребец за малым не вцепился прямо в лицо.
- Сколько?
Щелк!
Длинный кнут с граненым жалом на конце саданул по пластинам юшмана с поистине нечеловеческой силой, согнув Еналея в мучительном кашле. Следующий удар и вовсе сбил с ног, разодрав штаны и добротные сапоги до самого мяса, и едва не сведя в беспамятство огнем режущей боли. Но пугало даже не это - а мягкая полуулыбка юного предводителя урусов и дурные глаза его кабардинца, явно примеривающегося зубами и копытами к человеческой плоти.
- Семь сотен... И еще три десятка.
Услышав то, что хотел, юноша тут же потерял интерес к скукожившемуся на земле степняку, направив злобно похрапывающего жеребца в сторону бывших полоняников. Сбившиеся во время скоротечного боя в одну большую кучу, поверившие в избавление от горькой доли невольников - парни и мужчины истово молились, горячо благодаря тех, кто взрезал их веревочные путы. Девицы через одну бессвязно рыдали или радостно голосили, ну а мальчики... Они больше всего напоминали нахохлившихся воробушков - насмерть перепуганные пленением, оглушенные смертью родителей, мальчики просто боялись покинуть ставшие в какой-то мере привычными повозки. Спешившись у одной из них, царевич Димитрий присел на бортик и добродушно улыбнулся сероглазому малышу.
- Держи.
Шестилетнее дитя вцепилось в великоватую для него рукоять боевого ножа так, что стало ясно - обратно забрать не получится.
- Как тебя звать?
- Вихорка.
Погладив непослушные прядки волос, первенец великого государя мимоходом глянул на княжича Мстиславского и пошел далее - уже не видя того, как его ближник прямо с седла подхватил успокоившегося малыша и посадил перед собой.
- Ну что, Вихорка, умеешь конем править? Устраивайся поудобнее, да берись шуйцей за повод.
Остальная свита на это только переглянулась - причем с хорошо скрываемой завистью. Опять Федька их обскакал! Хоть они и не знали, зачем их господин отбирает для себя худородных мальцов и юниц, но участвовать в этом все одно желали - как и во всех прочих делах и заботах государя-наследника. Потому как если не будут участвовать они, значит, найдется кто-нибудь другой - а пускать лишнего в тесный круг Малой свиты никому из родовитых юношей не хотелось. Самим места мало!!!
- Как тебя звать, девица?
- Хорошава...
Ойкнув, недавняя полонянка залилась испуганным румянцем, наверняка костеря себя разными славами за то, что назвалась языческим именем. А царевич, почитаемый многими чуть ли не за святого (а то и без всяких чуть), оглядев выпирающие сквозь тонкую и слегка подранную поневу стати рыжеволосой девицы, выразительно хмыкнул:
- Вижу, что хороша. Во Христе тебя как нарекли?
- Леонилой поп окрестил.
Те из девушек, что были поблизости, внимательно прислушивались к немудреной беседе, заодно расстреливая быстрыми взглядами привлекательное лицо своего родовитого ровесника и его свиты. Которая, в свою очередь, ласкала-ощупывала взглядами уже их самих - при этом ничуть не стесняясь обсуждать во весь голос свои предпочтения.
- Государь-наследник!
Идиллию молодых сердец разбил грубый голос вестового, поведавший всем, у кого были уши, сразу две важных вещи. Первая - среди полудюжины девиц стоял сам будущий правитель Московской Руси. А вторая заключалась в том, что царевича желал незамедлительно увидеть князь Михаил Иванович Воротынский, наставляющий первенца великого князя в сложном искусстве порубежной войны.
- Сейчас буду.
С непонятным сомнением оглядев цветущую румянцем Хорошаву, юный властитель покосился на Мстиславского и отбыл на зов пестуна. Вот только в этот раз княжич не успел - вперед него у девушки оказался Петр Горбатый-Шуйский, тут же принявшийся что-то нашептывать на розовое ушко.